Медвежий ключ

— Может, и удержит… Давай поедим, да поплывем.

Но сучья не могли удержать одновременно их двоих, и даже одного взрослого человека, мужчину. И весил каждый из них килограммов на двадцать, а то и на тридцать больше, чем Петька, и умение было не то. Володька все вспоминал, как ловко рулил плотом Петька, как лихо держался на пляшущих по воде сучьях.

Он попытался встать на сучья, с ружьем за спиной и тремя запасными патронами в нагрудном кармане, толкаться вырезанным шестом.

— А если доплывешь до берега… Там ведь тоже топко.

— Буду искать, где он сошел… Там ведь должны быть следы. Ты не спускай глаз с Акимыча.

Кольша понуро кивнул, и у Володьки защемило сердце, когда он отплыл, балансируя изо всех сил, от берега. Шест гнулся, уходил чересчур глубоко в мягкое дно, сучья кружились, почти не двигались вперед. Метрах в тридцати сучья вывернулись из-под Володьки, и он упал в воду, ударившись о сучья боком, подняв фонтаны воды, и к тому же замочив ружье и все пять патронов — и которые в стволах, и которые в его кармане. Где-то совсем рядом был покойник, Володька вглядывался в воду, и желая, и боясь увидеть там лицо под слоем воды; пришла мысль — если не уйдем с проклятого острова, дня через два точно всплывет.

Володька с трудом выбрался на сучья, лег на них грудью, и погреб-поплыл к «своему» острову. Минут двадцать он добирался до него, промок до нитки и озяб, як цуцик[22].

Уже садилось солнце — второй раз за время их жизни на острове. Шипел, коптил костер, на небе снова собирались тучи. Кольша уже выкопал часть ямки — могилы для погибшего товарища. Андрюха так и лежал, только под него натекло много собственной крови.

Они вдвоем выжали, развесили сушить вещи Володьки, а Володька разобрал ружье и вынул пули из патронов, чтобы их получше просушить. Выкопали ножами могилу и закопали Андрея; хорошо закопали, труп даже не было видно. За работой они обсудили самые важные вопросы: хоронить ли Андрея в ватнике, или использовать его как одеяло. Решили выстирать ватник от крови и использовать, а что пробитый и порванный пулями — так это в их положении не главное.

Обсудили и вопрос, как уплыть на сучьях — голыми, лежа на них животами и грудью. Так можно добраться до места, где чистая вода переходит прямо в твердый берег. Но риск очень уж велик — пока они будут искать такое место, успеют замерзнуть так, что уже никаких медведей им не нужно будет. И кроме того, нельзя плыть без оружия — неизвестно, кто встретит их на берегу. Медведи ходят группами, посылают своих послов, непонятных парней, балансирующих на плотах; заманивают людей на остров, а сами таинственно исчезают. Что еще ждать от медведей? Помянули они и Константина с Сашей — каково-то Константину лежать ничком, беспомощному, а Саше сидеть одному, и ни туда, ни сюда?! Друзьям тоже приходилось очень плохо, это они признавали.

Порывистый ветер задувал закат — красно-желтую полосу, подсвеченные ею размывы облаков, похожие на острова в бирюзовом небесном океане. Собирались тучи для нового ночного дождя. Володька и Кольша пошли искать Акимыча, взяв с собой все оружие, которое они нашли на острове. Они нашли старика в центре острова, затаившегося посреди тальника. При виде них Акимыч страшно закричал и бросился бежать, сломя голову. Кричали ему, уговаривали, манили едой и теплом, но Акимыч все бежал и все что-то кричал на одной ноте, неостановимо.

Почти совсем стемнело, когда Кольша с Володькой поели черного противного мяса и стали укладываться спать. Они выкопали ямку ножами, углубили в песке между двумя купами тальника, и легли в нее, тесно прижавшись, накрывшись ватником Андрюхи. А все оружие они взяли с собой в эту ямку, потому что совершенно неизвестно, кто может придти на этот островок ночью, и зачем он может сюда придти. Не говоря уже о том, что по островку бегает обезумевший Акимыч, не узнающий друзей и не слышащий человеческого голоса, и что может придти ему в голову, тоже совершенно неизвестно.

Глава 26. Беседы с инопланетянином

9–11 августа 2001 года

Еще 7 августа Михалыч и Товстолес с интересом изучали «Люську». Этим симпатичным, хотя и несколько легкомысленным именем Маралов назвал свое второе после грузовика транспортное средство — невероятно проходимый ГАЗик. Глазки у Михалыча несколько затуманились при виде практически лысой резины и матового ветрового стекла, всего в странных сиреневых разводах.

— Простите, Дмитрий Сергеевич, а каков возраст этого… этой… гм… Этого автомобиля? — Товстолес даже пальцами пошевелил, изъявляя полную лояльность удивительному драндулету. — Подобные автомобили я помню ребенком, на них ездили немецкие офицеры во время оккупации.

— Полагаю, он примерно мой ровесник. Чтобы не соврать, года с 1944.

— Угу… — произнес Товстолес, чрезвычайно многое вложив в это короткое междометие.

— Да он исправный, не сомневайтесь, только у тормозов гидравлики нет, надо нажимать сильнее. Справитесь?

Михалыч честно попытался. Товстолес задумчиво сравнивал упитанную фигурку Михалыча с массивной тушей, колоссальными мускулами Маралова. Михалыч проделал круг, изо всех сил наваливаясь ногой, физиономия его побагровела.

— Смотри-ка, ездит! — отдуваясь, произнес он, останавливая удивительный автомобиль.

— На вашем месте, — культурнейший голос Товстолеса звучал особенно вежливо. — На вашем месте я потренировался бы как можно основательнее… Наверху нас ждут суровые условия.

Михалыч внял совету, и несколько часов гонял на «Люське» взад и вперед. После этих приключений Лена долго массировала ему правую ногу; с лица Товстолеса не сходило озабоченное выражение.

— Если на трассе никого больше нет, я доведу машину до места… Другое дело, что нога отвалится… Но что, если будут встречные?! Эта штука так тарахтит, что полагаться можно только на глаза, я не услышу этих встречных…

— Это как раз не опасно, Михалыч. Вы забываете, в какое время начнется наш путь. Совершенно очевидно, что мы поедем по совершенно безлюдной дороге.

Выехали 9-го в четыре часа утра, еще до рассвета. Только белая полоска стояла над тайгой, а умытая ночным дождем дорога представала девственно пустынной. И не убереглись: километрах в десяти от поселка какой-то бравый мотоциклист вылетел из-за поворота: мужик возвращался из тайги.

— Осторожно! — Товстолес не выдержал, чуть не схватил Михалыча за руку. Мотоциклист дал по тормозам, Михалыч съехал с середины дороги на обочину, оглянулся. Мотоциклист вроде цел, только бледный немного, и Михалыч поскорей прибавил газу.

— Михалыч… Вы обратили внимание на выражение глаз этого встречного?

— Несомненно. Очень странные глаза, а что?

— По-моему, он заметил, что с нашим автомобилем что-то не в полном порядке…

Но они, как ни странно, доехали.

— А вон и грузовик. — Товстолес произнес это очень многозначительно. Примерно таким тоном можно сказать: «ну вот и конец этому ужасу».

Но в каком виде грузовик! Хлопает дверца от ветра, из кузова выброшена запасная покрышка. Звериные следы вокруг машины, в одном месте из кузова оторваны какие-то щепки; словно кто-то подцепил кузов когтями и рванул.

— Вы ничего не замечаете?

— В грузовике Маралова побывали… Вы это имеете в виду?

— И побывали медведи…

— Почему во множественном числе?

— Следы разные!

Товстолес даже пожал плечами, возмущаясь невежеству Михалыча, приладился нести карабин на ремне, но так, чтобы держать все время руку на замке оружия.

— По-моему, вам тоже имеет смысл взять оружие на изготовку.

Михалыч озабоченно кивнул, взял двустволку поудобнее. Ученые перекусили и двинулись вверх, стараясь следить по сторонам.

— Давайте я все-таки впереди… Простите, но опыта у меня больше. Главное, контролируйте, чтобы не подошли сзади…

Михалыч кивнул, и Товстолес прошел этот путь впереди, всегда ухитряясь выбрать путь таким образом, что коряги и заросли оставались где-то в стороне. Так они шли, время от времени перефыркиваясь и ворча по-медвежьи: Товстолес полагал, что это имеет смысл делать «как дополнительный фактор создания безопасности», как он выразился.