Словно смола, стекающая по сосновому стволу, тянулись минуты ожидания. В наушнике Казачина инструктировал оставшихся в лагере, вокруг негромко пели птички — скукота!

Вначале я подумал, что это какие-то фантомные ощущения, поскольку никакого другого внятного объяснения внезапно появившейся между лопаток вибрации не было. Спустя пару секунд все повторилось. Затем еще раз и еще.

«Что за хрень такая?» — Я передернул плечами, стараясь избавиться от источника раздражения. Не помогло. Непонятно почему, но происходящее мне напомнило что-то хорошо знакомое, но, такое ощущение, основательно забытое. Что-то, с чем давно не сталкивался. Приподнявшись, я попробовал стащить ранец и уже так понять, где находится источник этой непонятной вибрации.

— Тотен, вперед сто, по моей тропе. Пулей! — Голос Саши был строг.

Чертыхаясь про себя, я стартовал из низкой позиции — надевать на бегу лямку ранца было очень неудобно… Да еще и саданул себе по коленке тяжеленным автоматом. Но до Сани добежал чуть ли не за минуту! Помогало, правда, то, что с ориентированием проблем не было — звук работающего мотора тяжелого грузовика слышно было отлично.

— Тш-ш! Стой, лось ужаленный! — Командира я чуть не пропустил. — Сядь!

Торопливо выполнив приказ (и ушибив творением Дегтярева бедро другой ноги), я понял, что давненько не видел Фермера таким взволнованным. Последний раз это было, пожалуй, в тот день, когда Тоху подстрелили. А вот следующего вопроса я, сто пудов, не ожидал:

— Ты ничего такого странного ночью не заметил?

— В смысле?

— Ну, голова не болела? Не кружилась?

— Не, а при чем тут это?

— Там впереди стоит тяжелый транспортер МАЗ, — будничным тоном сообщил Саша.

— Ну и что такого?

— Я, может быть, не шибко образованный, но грузовики знаю на «ять»! Сам помнишь — живу я с этого. Так вот, в Минске завод появился только после войны.

— И? — нить рассуждений я пока не улавливал.

— Там. В тридцати метрах. Стоит. Машина. Выпущенная. На заводе. Который откроют. Лет. Через. Пять, — четко и раздельно, чуть ли не по слогам, объяснил Саша.

— Уверен? — вопрос я задал, прямо скажем, идиотский, что немедленно отразилось на лице командира и друга. — Народ рядом есть? — я тут же постарался исправиться. — Пойдем и посмотрим, а то и расспросим. Может — это такие же бедолаги, как и мы? А если что, то мы и сами с усами! — заметив сомнение на лице собеседника, я выразительно похлопал по ствольной коробке ППД.

К машине мы вышли, сделав приличный крюк, с тем расчетом, чтобы оказаться сзади и отрезать противнику путь возможного отступления. С моего места разобрать, есть ли кто-нибудь в кабине или нет, не получалось — уж очень, высоко от земли она находилась. На широком и длинном полуприцепе, покоившемся на множестве колес, стоял какой-то непонятный механизм, о назначении которого я бы сказать ничего не смог. К тому же груз был тщательно закрыт брезентом. Фермер знаком показал, что придется подойти поближе.

Я иду справа от машины, а он, соответственно — слева. Вжимаю в плечо автомат — я все-таки не такой быстрый как напарник. Это Саше свою СВТ вскинуть не проблема, а я боюсь не успеть.

Шаг — тишина вокруг, лишь чуть слышно скрипнул песок под ногой. Второй — ничего. Третий… До кабины еще пять. Или шесть.

Шорох слева! Я не вижу, да и командир там, но все равно непроизвольно дергаюсь.

— Тю, хлопцы! Вы чего, в войнушку, да? — Голос ни разу не испуганный, скорее даже радостный, но нервы и так на пределе. С трудом удержал палец на спуске! — Вы чо? Я «хендэ хох»! В натуре, без шуток!

Я выскочил из-за машины и увидел коренастого мужика, стоявшего с поднятыми руками на обочине дороги. Вислые усы, популярные в Белоруссии, короткая стрижка, синяя куртка из грубой ткани вроде брезента, джинсы! Точно! Классический крой, хорошо видна фактура саржи.[113] Вот только цвет серо-зеленый. Если судить по тому, как мужик косится куда-то влево — Саша как раз там и стоит и, наверняка, держит незнакомца на прицеле.

— Не, я и не знал, что у вас тут игра!

«Игра? Какая, на хрен, игра?»

— Вы не знаете, где тут семнадцатый участок леспромхоза? — мужик явно любитель поговорить, но и жизнью битый, стоит и не дергается. Права не качает. Но я мог и погорячиться — уже давно все воспринимаю через призму войны. А вдруг он действительно считает, что мы в какую-то игру вроде изрядно позабытого на фоне всего произошедшего за два последних месяца страйкбола, играем.

— Ты кто? — Голос Фермера глух и хрипл.

— Водитель. В автохозяйстве работаю. Вот — везу агрегат пилильный на делянку, — вислоусый, не опуская рук, пальцем показал на прицеп.

— Тотен, проверь!

— Э, чего проверять-то? — возмутился мужик. — Если надо, могу накладные показать. Путевой лист… Но тогда уж и вы документ какой предъявите, что проверять могете. А то кто вас знает?

Вместо ответа Саша выразительно покачал винтовкой.

— День сегодня какой? — Негоже поперед командования в пекло лезть, но вопрос просто жег мне язык.

— С утра двадцать восьмое было… Вы чего, хорошо вечерком посидели? Неправильно это — в воскресенье наклюкиваться… Суббота на то есть!

«Не, точно мужик безбашенный — на него два ствола глядят, а он о вреде выпивона в воскресенье поучает! Хорошо, что я еще не спросил, какая это планета?» Но от ощущения общей неправильности происходящего по спине пробежал холодок. Заметил я за собой такое новое свойство. И даже не раз об этом думал. Правда, кроме скороспелого вывода, что это из-за общих переживаний «чувство опасности» так трансформировалось, так ничего и не придумал.

— Августа?

— Ну да! Чего же еще?

— А год какой? — тут уже не выдержал Саша.

— Вы чего мужики? — «Пленный» даже руки от удивления опустил. — Две тысячи восьмой.

— Твою мать! — выдохнули мы одновременно с Фермером.

Глава 19

Москва, улица Дзержинского, дом 2.

1 сентября 1941 года. 18:43.

— Как дела? — Может, Эйтингон и постучался, но, погруженный в свои невеселые мысли, Павел это пропустил.

— Как сажа бела… А у тебя чего?

— Через неделю уезжаю.

— Все-таки решилось?

— Ага. Так чего пригорюнился-то? — Наум последние три дня был занят организацией собственной поездки в Турцию, для чего пришлось встречаться и общаться с добрыми двумя десятками людей, так что в отделе появлялся лишь набегами.

— «Странники» не вышли на связь.

— Да ну! — Заместитель отодвинул стул и сел рядом. — Сколько сеансов пропустили?

— Один плановый и четыре резервных. Радисты говорят — на частотах глухо. Последний сеанс был двадцать шестого ночью. Передали солидный такой кусок…

— Думаешь, взяли их?

— И это самый лучший вариант… — Судоплатов резко мотнул головой. — Черт, что несу-то?! Какой лучший?!

— Паша, не бесись, — Эйтингон успокаивающе положил ладонь на плечо товарища. — Что, считаешь, из-за такого срыва им верить перестанут?

Вместо ответа Павел кивнул.

— А вот это вряд ли! Они уже столько наворотили, что… — он на секунду задумался, — уже не вычеркнешь! Ты не в курсе случайно, нет ли в тех краях каких-нибудь групп? Наших, армейских, подпольщиков, в конце-то концов? Пусть поищут. — Эйтингон постучал пальцем по столу. — Кстати, Паша, ты не думал, что у них могла просто рация сломаться или батареи накрылись?

— Сломаться могла, а про батареи… Помнишь, что Зайцев рассказывал? Какое у них специальное устройство?

— Это которое цепляется к автомобильному аккумулятору и от него практически любую рацию можно запитать?

— Да.

— Ну, значит, трансформатор этот сломался… Ты с летунами договорился?

— Да. Готовы.

— Значит, сиди и жди! А теперь мне с тобой о другом поговорить надо…

Москва, улица Дзержинского, дом 2.

Предыдущая страница Следующая страница
×
×