Мой личный враг

Все давно в прошлом, а вот поди ж ты, она перепугалась, как школьница, вызванная на педсовет. Значит, прошлое все еще имеет над ней власть, а она-то надеялась, что оно похоронено и забыто, что пять лет навсегда отделили ее от унижений и неуверенности — составных частей той ее жизни. Но оказывается, она все та же доверчивая, неловкая, слишком крупная девушка, затеявшая тягаться с сильным, уверенным и ловким противником.

Ничего не помогло: ни Филипп, ни дети, ни блестящее окружение.

Наверное, это у нее в крови — плебейская боязнь жизни, неумение ни с чем справляться в одиночку, жить без опеки и поддержки всесильного мужа.

После того ужасного года, когда Филипп спас ее, уже здесь, во Франции, на ее долю выпало немало трудностей: ненависть двадцатилетнего Алена, презрение свекрови, работа, которую она взяла штурмом, ни разу не воспользовавшись протекцией Филиппа… Все она преодолела, не утратив жизнерадостности и чувства юмора. Но, как только что выяснилось, гораздо труднее оказалось не унизиться перед раздвоившейся тенью отца Гамлета — двумя тенями, вылезшими из своих гробниц, куда она так старательно и долго их заталкивала.

Александра вышла из ванной, задумчиво вытирая волосы, и увидела Филиппа, который ел грушу.

Ей не хотелось посвящать его в свои проблемы. Да он просто рассмеется ей в лицо и скажет, что это и не проблемы вовсе. И будет прав. Она справится сама. Она отпустит своих призраков на свободу — если сумеет — и не станет обременять его своими проблемами и внутренними противоречиями.

— Давай быстрей, — сказала она Филиппу и повесила ему на шею мокрое полотенце. — Спать очень хочется.

Филипп все рассчитал правильно: Андрей Победоносцев и Вика Терехина в сопровождении Майкла Олдриджа прибыли за полчаса до того, как его жена должна была вернуться из аэропорта вместе с Аденом, его подружкой и детьми.

Дворецкий распахнул дверь, пропуская трои-цу в кабинет, полный книг и антикварной мебели, и Филипп неторопливо поднялся навстречу.

Вечно жизнерадостный Майкл с ходу пожал ему руку. Пока он был всем доволен: Филипп Бовэ согласился на встречу, а это что-нибудь да значило.

Вид у парочки был довольно подавленный. Филипп об этом позаботился заранее.

Он специально назначил встречу у себя дома, а не в офисе, где все было как в обычном процветающем учреждении. Богатство его квартиры производило на честолюбивого завистливого человека удручающее впечатление, заставляя в полной мере осознать собственную ничтожность, и Филипп об этом знал.

Он посвятил в свои планы дворецкого и секретаря, поэтому гостей довольно долго продержали в приемной, выясняя, кто они и есть ли у них разрешение на вход. Потом их повели самой длинной дорогой, минуя личный лифт семьи Бовэ, поднимавшийся прямо в апартаменты.

Подавление психики шло по нарастающей: колонны, фонтанчики, кремовая мебель, молчаливый слуга в ливрее, похожий на всех европейских монархов сразу, панорамный лифт в сдержанном сверкании огней и зеркал, вид на залитые дождем Елисейские Поля внизу, золотистые ковры и стены в пентхаусе, греческие вазы по обе стороны резной дубовой двери — простор, уют и почти аскетическая простота, наводящая на мысль не просто о больших, а об астрономически больших деньгах.

О деньгах, добытых не сию минуту кем-то оборотистым и ловким, а наследуемых в течение пятнадцати поколений. О деньгах, заботливо сбереженных и приумноженных, деньгах, которые были, есть и будут всегда. О богатстве, которому глупо и невозможно завидовать, ведь мало кто в здравом уме и твердой памяти завидует султану Брунея или английской королеве.

Такому богатству можно благоговейно внимать, им можно восхищаться, перед его величием можно трепетать, чего Филипп и добивался, затевая свое шоу.

В его кабинет — тонкое дизайнерское сочетание антиквариата и модерна гости вошли уже в трепещущем состоянии.

Несмотря на то что они были неподдельными «новыми русскими» со всеми необходимыми для признания их таковыми атрибутами — мобильный телефон, пиджак от Кензо и часы от Картье, — все же в обстановке фамильной Филипповой квартиры они чувствовали себя очень неловко.

Наверное, так чувствовал себя нищий, облаченный в одежды принца, слишком чисто, слишком непривычно и того гляди дашь маху! Тогда схватят за шиворот, выбросят из дворца…

Конечно, они его не узнали, эти нищие, переодевшиеся в принцев. Столько лет прошло. В Москве он ходил в джинсах и свитерах, у него была какая-то немыслимая машина, да и встречались они всего пару раз.