Капитан Невельской

— Отправляясь на опись, я исполнил долг мой, ваше сиятельство, — слегка дрожащим голосом заговорил Невельской и тотчас взял себя в руки. — Наказывать или миловать меня за это может один государь! — глухо и гордо добавил он.

Чернышев поднял изогнутые брови.

— Почему же вы не ждали инструкции?

— Если бы я ждал утвержденной инструкции, время, нужное для описи, было бы упущено, — почтительно отвечал Невельской. — У меня на руках была копия указа…

— Вы получили неутвержденную копию, а не указ! — перебил его Чернышев. — А это значит, — обратился он к членам комитета, а всего более к Перовскому, — что исследования незаконны! Это значит также…

— Господа! — угрожающе перебил граф Перовский. Надо было пояснить намек Невельского, а то все делают вид, что не понимают. — Есть высочайшее мнение. Его величество всемилостивейше простил капитан-лейтенанта Невельского за опись без инструкции.

Все стихли, услыхав произнесенное имя того, кто властен был над этими людьми и кто был тут неподалеку, за площадью с ангелом на колонне, чей золотой штандарт с черным орлом торжественно полоскался на ветру за окном, на крыше дворца.

Теперь надо было уравновесить силы и влияние.

— Величайшие ученые всех европейских народов сошлись на том, что Амур с устьев недоступен, — заговорил Нессельроде. Очки его, блестевшие при свете свечей, полузакрывали глаза и крупный нос с маленькой горбинкой.

Потоки буйных черных с проседью волос зачесаны со щек и висков вверх и взбиты искусно на голове, видимо, для того, чтобы придать канцлеру роста. Нессельроде держится просто. Движения его полны изящества и достоинства.

— А капитан-лейтенант… — Тут, как бы запнувшись, канцлер поискал на бумаге фамилию офицера, но, казалось, не мог найти и сделал почти незаметный жест рукой, который, однако, все заметили и который как бы означал: «Ну бог с ней, какая бы ни была у него фамилия». Он продолжал: — А капитан-лейтенант не согласен с ними и утверждает, что Сахалин остров, из чего выводится заключение, что необходимы политические действия… Мы рассмотрели все карты и документы и находим сведения, представленные нам, сомнительными…

Глаза канцлера, живые и острые, поблескивали, а говорил он сухо и то, что все уже слыхали.

— Ваши карты противоречат всем документам, — строго и ласково обратился канцлер к Невельскому, — а также докладу, представленному на высочайшее имя…

— Так не высочайшему мнению, а вашему докладу они противоречат, — саркастически заметил до того молчавший, сухой и прямой как палка, седоусый князь Меншиков.

Все оживились и стали переглядываться, покачивая головами. Дело завязывалось. Ударила тяжелая пушка. У Невельского отлегло на душе.

— Мало ли что у него в докладах пишется! — как бы про себя пробубнил в усы князь, и на этот раз раздался взрыв откровенного смеха.

— Я уверен, что вы грубо ошиблись, — продолжал Нессельроде, не обращая внимания на Меншикова. — Может быть, следует вовремя отказаться от ваших утверждений, — добавил он назидательно. — Вы совершили опись самовольно, наспех, кое-как, без надлежащей научной подготовки. Ученые не согласны с вами, и вы заслуживаете строгого наказания.

Поднялся генерал Берг. Он небольшого роста, со щуплым лицом, на котором ввалились темные ямки, с узким подбородком, с черными, закрученными вверх усами и с острыми маленькими глазками. Эти глазки выражали опьянение собственным величием. К его закрученным усам, верно, очень идет каска. Берг — генерал-квартирмейстер русской армии. Карты, планы, розыски путей — по его части. В былые же годы он подавлял восстание в Польше и залил кровью Варшаву: за это одарен и обласкан царем Николаем, и с тех пор во взоре Берга величие и выражение пресыщенности и равнодушия. Он сух, заносчиво-горд, точен: он отправляет экспедиции, значится в числе членов-учредителей Географического общества, хотя приглашен туда лишь для «благонадежности», и считает себя покровителем ученых и ученым.

— Вот у нас есть современные карты… — заговорил он, выпуская из-под черных усов, как жало, острие маленькой верхней губы. — Вот Тут стоит на устье Амура китайская Крепость. Посмотрите, как все показано подробно. В крепости имеется десятитысячный гарнизон и флот. Есть также карта Крузенштерна и карта штурмана Гаврилова с приложенным к пей донесением нашего достопочтенного адмирала и ученого Фердинанда Петровича Врангеля… Мы также располагаем рядом новейших сведений, представленных Российско-американской компанией… Есть также мнение Компании… Есть мнение ее председателя адмирала Врангеля…

— Господа, надо заслушать капитан-лейтенанта, — сказал граф Лев Алексеевич Перовский, показывая, что не собирается слушать Берга. Перовский в комитетах слов на ветер не бросал. Сейчас все увидели в этом выхоленном барине с приятным, располагающим и моложавым лицом всесильного министра.

Усы Берга, казалось, встопорщились еще круче. «Меня перебивают?» — выражал его взгляд, в котором сквозь опьянение собственным величием засквозила обида. Перовский даже не посмотрел на него.

Капитан подошел ближе к графу Нессельроде, где на стене над зеленым сукном стола висела знакомая карта, вычерченная штурманскими офицерами «Байкала».

— При подходе с юга глубина уменьшается, и видимая картина Сахалина и материкового берега такова, словно они составляют единое целое, — начал Невельской, — таков вид с юга, откуда подходил Крузенштерн. А жители тех мест — гиляки, когда я просил их чертить план, в знак того, что между берегами можно проходить на лодке, проводили черту. Можно понять, что они рисуют перешеек, тогда как на самом деле они показывали, что тут вода. Эти объяснения могли ввести в заблуждение предыдущих исследователей. — Говоря это, капитан несколько раз провел нервно по карте, между берегом Сибири и Сахалином. — А тут вода! Вода! — воскликнул он, увлекаясь и как бы желая обрадовать членов комитета. Он продолжал с сияющим видом, которого не мог подавить, обращаясь ко всем присутствующим. — Лаперуз, видимо, не понял их объяснений и решил, что эти черты означают перешеек!

— Лаперуз не понял? — подняв брови, спросил тенором Берг.

— Да, нами найден тут пролив… В самом узком месте его ширина семь миль. Мы прошли между вот этими мысами. Оказалось, что никакого перешейка нет, и нам открылся вид на Японское море.

Все стихли и невольно слушали Невельского. Тот успокоился, заговорив о любимом деле. Всем видно было, что это человек живой, и рассказывал он, радуясь искренне. Для него уж более не имела значения страшная власть его слушателей, их звезды, чины и заслуги.

Он говорил складно, а эти почтенные старики всю жизнь ценили тех, кто складно рассказывает. Лишь Нессельроде заерзал в своем высоком кресле, видимо не желая поддаваться общему чувству интереса. Радость Невельского была так видима и неподдельна, что сильнее всех доказательств располагала в его пользу.

— Что же касается крепостей и вооруженной силы на устье Амура, — продолжал он, сияя от того, что дорвался наконец и выкладывает все правительству, и блеснул взором через стол прямо на Берга, — то сведения об этом неверны! Никаких сил там нет! Мы поднялись на шестьдесят миль вверх от входного мыса и, кроме гиляков, никого не видели. Деревни их указаны на карте. Гиляки объяснили нам, что они никакой и ничьей власти над собой не признают и дани никому не платят. Нас всюду встречали дружески… Гиляки брались быть проводниками… Не только никаких войск и укреплений, но и вообще ничьего правительственного влияния там нет и, видимо, никогда не было. И это так же верно, как то, что я стою здесь. Теперь, когда вековое заблуждение рассеяно и стало известно, что вход в лиман и в реку Амур возможен с севера и с юга, опасность чрезвычайно велика… — Он на миг умолк, видимо чувствуя, что надо собраться с духом, прежде чем выложить все остальное. — В Охотском море мне непрестанно встречались китобойные суда как американцев, так и европейских наций, которые, пользуясь полной безнаказанностью, не только считают себя вправе вести лов и охоту в наших водах и грабить прибрежное наше население, но и не признают там за нами никаких прав. — Он заговорил быстрее, опасаясь, что перебьют, а сказать надо было. — По рассказам русских жителей Аяна и Охотска и служащих Российско-американской компании, граждане Соединенных Штатов очень желали бы основать где-либо там станцию для своих китобойных судов. Гиляки утверждают, что американцы в этом году пытались пройти Южным проливом в лиман. Подробные сведения о том, какие действия предполагает там начать эта нация, помещены также в этом году в европейских газетах… Весь край, при возможности проникнуть в лиман Амура с юга, может стать добычей смелого пришельца, если же ныне мы не сможем принять решительных мер… Я сказал все, и в справедливости мной сказанного правительство легко может удостовериться.