Война за океан

Волнение некстати, Муравьев хотел бы немедленно съехать на берег. Римский-Корсаков обратился за советом к Бошняку, не рискуя высаживать генерала при таком накате.

– У нас на судне Парфентьев, – ответил Николай Константинович, – он лучшим лоцманом считается и может дать гораздо более дельный совет, чем я.

Вызвали Парфентьева.

– Возможна высадка при такой волне? – спросил губернатор.

– Конешно, ваше превошходительство!

Парфентьеву приходилось высаживаться и не при таком накате.

Посоветовавшись, решили, что в шлюпке с гребцами отправится адъютант губернатора Сычевский. Он передаст начальнику поста письмо для срочной отсылки Невельскому, если тот уехал в Николаевск.

Бошняк сказал, что желал бы на берег вместе с казаками. Доктор Вейрих посоветовал генералу не задерживать его на шхуне. Бошняку, по его словам, будет значительно спокойней на берегу, в кругу близких ему людей, о которых он скучает.

Спустили шлюпку. В нее сели матросы, Бошняк, Парфентьев, Беломестнов и Сычевский. Вскоре шлюпка отвалила. Волны то подымали ее высоко, то опускали низко, но не заплескивались, ни единая капля воды не попадала на гребцов. На корме рядом с унтер-офицером сидел Парфентьев.

Вот и берег. Он все ближе, вот он пляшет вверх и вниз, желтый, голый, нагоняющий тоску на любого приезжего, но желанный для Бошняка, который видит в нем отраду и прекрасное зрелище. Это родной берег. Бошняк высаживался тут много раз.

Гребцы налегли на весла, шлюпка пошла быстрей. Вдруг налетел сильный ветер. И то не беда. Теперь дома, а дома ничто не страшно. Черт возьми, настоящий шквал! Поздно возвращаться на судно, берег близко, надо выбрасываться. Унтер-офицер приказал навалиться.

Высокий пенистый гребень подбросил шлюпку. И вдруг совсем близко поднялась и понеслась вверх песчаная коса. Бошняк вспомнил, как, бывало, читал Лермонтова, когда плыл сюда впервые. Весело звучало у него тогда в ушах: «Играют волны, ветер свищет…» Волна рухнула прямо в шлюпку. Сам не понимая, как это могло случиться, Бошняк очутился в воде. Быстро отхлынула волна, вокруг все кипело от пены. Он увидел, что люди барахтаются в воде, и вдруг ощутил под ногами песок. «Слава богу, мы на берегу», – подумал Бошняк. Парфентьев что-то кричал, взмахивая руками. Сзади несся огромный вал, весь в пене. Вдруг коса пошла вниз, песок под ногами исчез. Бошняк плавал прекрасно. Он видел, как Парфентьев выбежал на мель и пустился к берегу, но вал с черневшими обломками шлюпки догнал и рухнул прямо на казака. Неподалеку от Бошняка в воде что-то чернело. Это голова Беломестнова. Бошняк сильными взмахами пошел к нему. Волна ударила снова, вокруг все опять закипело, и все исчезло. Бошняк опять достал ногами дно и побежал по мелкой воде. Гребцы уже были на берегу, они кричали, показывая на воду.

Сбежались люди из селения. Казаков не было.

– Где же они? – спросил Николай Константинович.

– Оба утонули! – сказал смертельно бледный усатый унтер-офицер.

– Шлюпка обо что-то грохнула – и в щепы…

– Льдина… – говорили матросы.

– Какая льдина – камень.

– Парфентьева шлюпкой убило!

Бошняк смолк, быстро вскинул свой мешок на плечи и пошагал к зимовью. Навстречу ему шли какие-то люди, кажется офицеры.

– Здравствуйте, Николай Константинович, – обратился один из них.

– Здравствуйте, здравствуйте, дяденька! – небрежно ответил Бошняк. – Ха-ха-ха!

– Что случилось?

– Да товарищи мои такие чудаки!

– Вы не узнаете меня? Мы только что прибыли. Я Корсаков Михаил Семенович. Весь штаб Николая Николаевича прибыл. Как Николай Николаевич себя чувствует?

– А-а! – ответил Бошняк, и взор его прояснился и стал серьезным. – Так это вы?

– Мы все его ждем с нетерпением.

– Но какая неприятность!

Кто-то жал руки Бошняку. Он долго не мог опомниться.

– Как жаль, что Геннадий Иванович уехал, – услышал он чей-то голос.

– Невельской разве тоже уехал? – с испугом спросил Бошняк.

– Да, он уехал в Николаевск. А мы – сюда, но не на пароходе «Аргунь», а на шлюпках. Весь штаб Николая Николаевича собрался здесь. А мы только что прибыли. Да вот и Екатерина Ивановна…

Бошняк, увидя Невельскую, кинулся к ней и зарыдал.

– Что с вами, Николай Константинович? – спросила она, обнимая и целуя его.

– Екатерина Ивановна! – воскликнул он. – Только что при высадке погибли Парфентьев и Кир Беломестнов.

– Успокойтесь, Николай Константинович! – властно сказала она.

– Еще шлюпка отходит от судна.

– Это сам генерал! – раздались голоса.

– Он, видимо, все заметил и решил немедленно высадиться.

– Отважно!

– Он на гичке…

Бошняк, кусая губы и щурясь, зорко всматривался в идущую к берегу шлюпку, словно опасался, что и с ней что-то случится. Екатерина Ивановна заметила необычайную пристальность его взгляда.

– Да где Геннадий Иванович, скажите, ради Христа? – обратился к ней Бошняк.

– Он три дня как уехал в Николаевск, – ответила Екатерина Ивановна.

– Боже мой, боже мой! Парфентьев погиб, Екатерина Ивановна, и Беломестнов. Что мне теперь делать! Право, я в отчаянии, Екатерина Ивановна, утешьте меня, мозги мои горят, что мне делать?..

Миша Корсаков взял за руку Николая Константиновича.

– Что вы делаете, лейтенант? – тихо, но резко сказал он. – Зачем вы расстраиваете Екатерину Ивановну? Сдержитесь. Как вам не стыдно!

– Что? – растерянно спросил Бошняк, не понимая, отчего с ним так говорят. Он пристально стал вглядываться в красивое лицо молодого полковника.

– Вы забываете, что у нее ребенок умер только что, – тихо сказал Корсаков, несколько оторопев под безумным взглядом Бошняка и отводя его за руку в сторону.

– Как вы сказали?

– Да разве вы не знаете, что у Невельских умерла дочь? Ее на днях похоронили.

– Маленькая Катя? А ведь я ее нянчил…

Бошняк вдруг схватился за голову и с криком кинулся бежать вдоль берега. Он что-то дико кричал, вздымая кулаки к огромному ясному небу, которое, казалось, было раскалено ярким солнцем. Ветер ударами бил с моря.

– Держите его, господа! – крикнул Корсаков.

Офицеры и матросы пустились вдогонку за Бошняком.

– Какой ужас, какой ужас! – словно сквозь сон говорила Екатерина Ивановна.

С ней остался низенький, смуглый, черный, с плоским маленьким лицом начальник канцелярии генерал-губернатора камер-юнкер Бибиков. Тут же высокий молодой человек, стройный, с тонким лицом, в форме казачьего урядника. Это Михаил Раевский, сын декабриста, бывшего князя Волконского. Он взят в поход в этом чине в качестве переводчика английского языка.

Мать желала спасти его от мести царя, записала на свое имя, так как под фамилией отца ему служить невозможно. Это изобретение Николая Николаевича. Под фамилией матери он записал юношу в казачье сословие, а не в крестьянское, куда повелел царь записывать всех детей знатных ссыльных.

Бибиков и Волконский старались утешить Екатерину Ивановну.

Между тем шлюпка с губернатором благополучно прошла через бар и вошла в залив.

Бошняка схватили на берегу. Он с яростью ударил Мишу Корсакова так, что тот упал на песок. Калашников и Веревкин – здоровенные матросы – схватили Бошняка под руки. Но безумие придавало ему такую силу, что и эти здоровяки полетели прочь. Где только бралась она в сухом мускулистом теле Бошняка! Матросы снова схватили его, на этот раз смелей, и держали крепко. Миша Корсаков стал уговаривать его, подошел Сычевский.

С поста прибежал поручик Воронин.

– Николай Константинович, что с вами? – сказал он. – А ну, отпустить его, – приказал он матросам. Он взял Бошняка под руку, потом обнял и дружески повел его на пост. Временами Бошняк припадал к его плечу и начинал рыдать.

Муравьев выскочил из шлюпки и быстрой, легкой походкой подошел к Екатерине Ивановне.

– Дорогая Екатерина Ивановна! – сказал он, обнимая ее и целуя в лоб. – Боже мой, боже мой! Я спешил к вам. Ваше горе – мое горе! Я привез вам благословение императора… Его величество приказал передать вам…