Операция "У Лукоморья"

— Ну… не плачь, не плачь, — успокаивал Илья Горыныча, — поправим тебе зрение. Будешь как новенький. Ты уж прости меня, силенок не рассчитал. Надо было б звездочку поменьше выбрать… погорячился. Ты глазки-то закрой, я поколдую…

— Не надо! — шарахнулся Горыныч в сторону.

— Не робей, зрение возвращать буду. Или ты еще сомневаешься в моих силах?

— Нет, папа, — дружно сказали головы и покорно закрыли невидящие глаза.

Илья забормотал что-то неразборчивое, мысленно отсчитывая секунды. Он прекрасно знал, как долго длится шок от переизбытка фотонов на сетчатке у человека. В данный момент, правда, он имел дело с драконом, но…

— Откры-ы-ывай! — скомандовал капитан.

— Вижу, — облегченно выдохнула Правая, восторженно глядя на усыпанное звездами небо.

— Ну ты и силен, папа, — прохрипела Центральная, и тут она заметила ведро. Дальний перелет, оригинальные методы спасения капитана и ослепительный спор разожгли в ней такую жажду, что она, недолго думая, с размаху плюхнула свою морду в ведро, одним глотком втянула содержимое внутрь, несколько раз судорожно вздохнула, взметнулась вверх — и окрестности вторично огласил утробный рев дракона, сопровождаемый гигантским столбом пламени.

— Ух ты, — завистливо прошептала Левая, — я тоже так хочу.

— И я, и я, — засуетилась Правая, — мне тоже…

— Без базара, — радушно улыбнулся Илья. Вопрос утилизации был решен. Выгребную яму искать больше не нужно.

Он зашел в горницу, оттащил Никиту Авдеевича в угол (тот уже почти дополз до порога с явным желанием разобраться с супостатом, а заодно и с Иваном), подхватил два ведра самогонки и выставил их на крыльцо. Правая и Левая дружно ринулись вперед, и вскоре над посадом расцвели еще два огненных цветка.

— Мы вот тут смекаем, матушка, — слегка покачивающиеся индюки старательно дышали в сторону. — Надобно воеводе нашему с Иваном подкрепление доставить. Дозволь пострадать за отечество! Не пожалеем живота своего… — Сотник Авдей стукнул себя крылом в грудь, но не рассчитал парусности своих новых «рук» и зарылся клювом в землю.

Митрофан гордо тряхнул бородой и выступил вперед, прикрывая павшего товарища.

— Насмерть будем стоять, матушка! До последнего вздоха!

— Мамка, да они никак пьяные, — выпучила глаза Василиса.

— До последнего, говоришь? — зашипела рысь, вздыбив холку. — Это я вам сейчас устрою. Там, понимаешь, Никита Авдеич и Чебурашка с супостатом бьются, а они…

Битва была тяжелой, и Чебурашка, как и положено приличному домовому, занимался спасением остатков добра Василисы. Гремя ключами, домовой шнырял по подсобкам посада, торопливо пряча кухонную утварь в погреба и подвалы.

— Чебурашка! Мишень!

Пробурчав что-то нечленораздельное, Чебурашка схватил стопку тарелок, выскочил на крыльцо, сунул их Илье и вновь испарился. Илья взмахнул рукой. Блюдо взмыло в воздух. Левая плюнула огненным сгустком. «Снаряд» прошел метра на два левее. Цель булькнула в колодец. Центральная и Правая радостно заржали.

— Мазила, — закатывалась Правая.

— Ее всегда налево тянет, — вторила ей Центральная.

— Теперь моя очередь! Моя! — нетерпеливо задергалась Правая. Илья не возражал. Огнемет Правой сработал на два метра правее цели. Этой тарелке не повезло. В нижней части своей траектории она попыталась торпедировать чан, но он оказался крепче, о чем Чебурашке сообщил жалобный звон разбитой посуды. Чебурашка стиснул зубы и прибавил обороты.

— Ну кто так стреляет?! — Душа вояки не выдержала. — Салаги! Целиться надо!

Илья нырнул в горницу, споткнулся о петуха, упорно ползущего к двери, чертыхнулся, схватил автомат, поставил его на боевой взвод и выскочил обратно. Он решительно сунул тарелку в зубы Центральной.

— По моей команде кидай. А вы, демократы, подсветите вполсилы.

Правая и левая головы послушно задрали морды кверху и включили огнеметы.

— Давай, — скомандовал Илья. Центральная мотнула головой. Капитан вскинул автомат и короткой очередью срезал летящую мишень. Град черепков застучал по спине Горыныча.

— Здорово, — выдохнула Центральная. — Папа, научи. Как нам… это… целиться?

Капитан начал было нести ахинею насчет мушки и прорези, снайперской точности ворошиловских стрелков и заткнулся. Какая там, к черту, мушка и прорезь у Горыныча? Однако сообразительная Центральная самостоятельно нашла выход из положения.

— Папа! Базара нет! Ща попаду… — Голова завертелась в поисках достойной мишени и остановилась на последнем, чудом уцелевшем календарном столбе, торчащем на окраине подворья. Глаза Горыныча съехались к переносице, и капитан понял, что Центральная пытается использовать их в качестве мушки, а ложбину между выпуклыми ноздрями — в качестве прорези. Разумеется, ничего путного из этого не получилось. Если правый глаз видел в прорезь столб, то левый — кузницу Вакулы. Если левый смотрел на столб, то правый упирался в гостиный двор. Попытка еще ближе свести глаза привела к тому, что вскоре и правый и левый глаз не видели ничего, кроме переносицы. Центральная окосела. В прямом и переносном смысле.

— Папа! — Центральная ударилась в пьяную панику. — Спасай! — Зубастая морда шмякнулась о крыльцо, чуть не пришлепнув капитана. Чудом вывернувшийся из-под удара Илья мысленно погладил себя по голове. «Вовремя завязал. Рефлексы уже в норме. Однако с дракончиком надо что-то делать…» Капитан взглянул на Горыныча, доверчиво тыркавшегося носом в его живот, почесал затылок, махнул рукой, запрыгнул на шею Центральной и, примостившись поудобнее, руками и ногами попытался растащить глаза на положенное им место, но они упорно возвращались назад.

— Без кардинальных мер не обойтись, — вздохнул Илья. — Ну-ка, болезный, прикрой глазки. Не стоит тебе на это смотреть.

Доверие к «доктору» было так велико, что глазки прикрыли даже Правая и Левая. Илья перехватил автомат за ствол и со всего размаху хрястнул прикладом по выпуклому черепу Центральной. Шея ее выгнулась дугой, глаза, готовые выскочить из орбит, разъехались в разные стороны, потом съехались обратно, покачались и наконец встали как надо.

— Чур, другая моя! — Петух таки выполз на крыльцо. — Слышь, Горыныч, подставляй мурло. Попробуй удара молодецкого! — Никита Авдеевич попытался встать, но дальше партера дело не пошло.

— Да полно тебе воевать, Авдеич! Здесь все свои, врагов нет. Так что кончай буянить. А то похмелиться не дам.

— Что? — возмутился петух. — Это ты мне?

— Тебе-тебе. А будешь выступать, воеводства лишу, — решил подначить петуха Илья. — Вот только царем стану — и в рядовые.

— Меня? Дядьку Василисы? — Никита Авдеевич аж протрезвел от возмущения. Сердито толкнув крыльями пол, он принял вертикальное положение и вперил гневный взор в капитана.

— А почему бы и нет? Царская немилость — штука серьезная.

— Это да, — тяжело вздохнув, согласился петух, вспомнив, видать, что-то свое.

— Папа, давай я его съем! Он у Василисы самый вредный. — Центральная, облизнувшись, прицеливалась, как половчее схватить петуха, не задев при этом «папу».

— А почему ты? — возмутилась Левая. — Я, может, тоже хочу петушатинкой поужинать. Я, может, после того стада тифозного крошки во рту не имела.

— А меня забыли? — разозлилась Правая. — В конце концов, у нас демократия или нет? На троих делим. Чур, мне ножки… и гузку.

— Ох и ни хрена себе! А мне, значит, глотка костистая да крылья худосочные? — воинственно вскинулась Левая.

— Распределили, — ядовито прошипела Центральная, — все вкусненькое вам, а потроха вонючие мне.

— Это у меня вонючие? — вновь разозлился Никита Авдеевич.

— А это мы сейчас проверим, — посулила Центральная, широко разевая пасть. Судя по всему, делиться она ни с кем не собиралась и на этот раз.

— Остынь, Горыныч! — Пасть захлопнулась. — И ты охолонь, Никита Авдеевич. Скажи лучше, ты мне друг или как?

Петух задумался. С одной стороны — обиды, нанесенные ему беспутным Иваном. Сразу зачесался клюв, по которому он ни за что ни про что схлопотал кувшином. А бесцеремонность, с которой Иван транспортировал его подальше от Горыныча? С другой — вроде защитник. Не дотянет до конца срока в посаде век кукарекать Никите Авдеевичу да и… Петух покосился на поредевший ряд ведер с супермедовухой. Они и перевесили чашу весов.