Черные люди

Было теперь кому все это делать!

Так в то морозное утро взошла над Москвой, над московским народом заря «богоизбранной, богомудрой двоицы» — Алексея-юноши да Никона-старца. Царя и патриарха.

Не вернулся больше Никон-игумен в свою лесную, каменную глушь, на Кожеозеро, — патриарх Иосиф живо возвел его в сан «архимандрита», что означает «начальник пещер». Так стал Никон настоятелем Новоспасского монастыря.

С торжеством Никон надел себе на голову впервые золотую митру. Или исполнялось предсказанье колдуна?

Царь приказал новому архимандриту каждую пятницу рано утром бывать в Кремле, присутствовать при его, царя, вставании для душеполезной, на дела вдохновляющей беседы. Царь и сам часто бывал в Новоспасском, на могилах Романовых, и всегда беседовал с Никоном.

Быстро подымался бывший мальчик Никитка, прокладывая себе дорогу, словно в дремучем лесу, среди хитрого, себялюбивого боярства. Среди дворцовых интриг, при молодом, нестойком, впечатлительном, горячем юноше царе легко погиб бы Никон, если бы не сумел укрощать своей бешеной, крутой воли, не обуздывать до времени своей властности, являясь в образе тихого ходатая народного.

И Никон «печалуется» о несчастных, о вдовах, сиротах, просит за обиженных воеводами, судьями, и просьбы его пред царем всегда успешны.

Никон после беседы с царем сидит в Боярской думе, где он осторожен, умерен во мнениях. Его советы всегда бесспорны, не могут они быть не приняты, не могут вызвать отказа. Это он, Никон, настаивает на отмене соляного налога— налог тот ведет явно к бунту. Это он, Никон, против страшных кабаков. И с Никоном, за Никона все, кто смеет болеть душой за народ, за землю.

Слава широкими кругами расходит вокруг Никона. Он становится первым среди ревнителей благочестия. За него и стряпчий царя Федор Михайлович Ртищев, что каждое утро и вечер одевает и раздевает царя, запросто беседует с государем. А Ртищев — православный человек, он плачет, читая «Жития святых», и вместе с тем он просвещенный, образованный человек, знает польский, латинский, греческий языки. Ртищев — смелый человек, спорит с иностранцами— католиками и лютеранами — о вере. Он — головой за Никона.

За Никона и горячие ревнители благочестия — простецы-протопопы, что живут вне Москвы и болеют душой о том же самом — и Данило из Костромы, и Логин из Мурома, и Лазарь из Романова, и Никита Добрынин, и ясноглазый, огнепальный богатырь поп Аввакум с Волги.

И через кружок ревнителей, через восхищенного царя, властью престарелого патриарха Иосифа Никон энергично помогает через церковь всем, кому может, даже Земскому двору; он заботится о благочинии Москвы: перед Великим постом 1646 года, 16 февраля, по церквам читается патриаршье послание к верующим, написанное по совету Никона.

«Пост — время свято, проводить пост следует без пьянства, ходить в церковь. В храме стоять с благоговеньем, в молчаньи, в любви, без перешептыванья. Попы должны служить в полном облаченьи, не выпрашивать во время служб милостыни под страхом запрещенья. А те миряне, что не будут поститься и исповедоваться, будут переданы патриархом царю для казни».

Через год, тоже перед постом, было выпущено другое послание, уже гражданского порядка:

«Заканчивать работу, закрывать лавки, торги, службу— в субботу за 3 часа до ночи, т. е. до захода солнца, с первым звоном к вечерне, и не работать до 5-го часа дня в воскресенье. Также и в господни праздники. Зимой закрываться за один час до захода солнца, а работать на следующий с 4-х часов. Во время крестных походов — не торгует и не работает вся Москва».

Слава пошла среди народа о стройной чинности богослужений в Новоспасском монастыре. Но этого мало. Весь народ московский любит пышные зрелища. Царь тоже любит пышность — она укрепляет его власть, славу и силу, пышность укрепляет обаяние государства. Борис Иваныч Морозов тоже был за пышность — она сдерживает буйность народа. И все поддерживали в этом Никона, который создавал пышные зрелища.

Еще недавно, зимой, вся Москва встречала во главе с царем да патриархом у Яузских ворот образ чудотворного Спаса Нерукотворного из Хлынова. Икону поставили сперва в Успенском соборе, а потом, когда был отстроен собор в Новоспасском, поставили ее туда.

Приехало тогда же посольство с Украины на Москву — просит помощи Богдан Хмельницкий, гетман, против поляков. И старая идея объединения православных земель Украины и Белой Руси под Москвой снова звенит в разговорах молодого Ртищева с юношей царем. Она воодушевляет и ревнителей благочестия, — надо только, чтобы на Руси для этого был сильный духом владыка патриарх.

Никон не может заснуть — мысли все шире, все увлекательней бурей гудят у него в голове. Садится он на постели и молиться не может. Душна июльская ночь.

С месяц тому назад в Кирилловский монастырь на Белое озеро увезли под надежной охраной сотни стрельцов Бориса Иваныча Морозова. Уехал сильный человек. Один изо всех бояр только Морозов смел на него, на Никона, глядеть с легкой ухмылкой. А теперь нет Морозова, все свободно!

Ежели он, Никон, облегчит народ от налогов, от правежей— прославит его народ, побежит за ним! О, Никон знает народ! «Народ — дитя! Власть церкви для него выше всех властей, а патриарх — глава церкви. Он — выше царя. Сказывают, в Еуропе папа одного короля проклял, отлучил от церкви, так тот небось пришел к воротам папского замка босой по снегу, с веревкой на шее, в рубище нищем. Смирился гордец перед молнией божьего гнева! А царь Алексей мягок! Не посмеет пойти против бога! Эх, управил бы я землей, как бы мне в руки такую власть!» — думает Никон.

Чу, в ворота застучали, фыркает конь, слышны голоса, гремят затворы, торопливы шаги по лунному монастырскому двору.

— Господи помилуй, что случилось?

Стук в дверь, слышен голос отца Нифонта, служки:

— Господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй нас!

Архимандрит Никон уже набросил кафтан, стал под образа.

— Аминь! — возгласил он.

Дверь со скрипом отворилась, в руке Нифонта блеснул поднятый фонарь, стало видно, как, согнувшись в поклоне, входит в малую келью боярин Хитрово, веселый, румяный, борода бобровая.

— Отец архимандрит, — молвит он тихо, — великий государь приказал довести тебе: владыка Афанасий, митрополит Новгородский, преставился…

Архимандрит Никон молча повернулся к образу, широко перекрестился, согнулся, как пружина, в крепком стане, повторил поклон три раза.

— Царствие небесное владыке митрополиту! — сказал он. — Божья воля!

А радость взводнем хлынула под самое сердце.

Не зря пригнал царь за полночь боярина с такой вестью! Ушел еще один с дороги, которую предсказывал тогда лядащий колдун… Путь в Новгород Великий — свободен!

Глава четырнадцатая. На Прокопьев день

Недолго Тихон оставался в Москве после того, как Ульяш отыскал его в кабаке у Никитских ворот. Горе помаленьку проходило, забывалось — время лечило лучше трав бабеньки Ульяны. Надо было ехать домой, в Великий Устюг, жизнь-то шла своим чередом, давно надо было работать. Да надо было еще попасть домой к годовому празднику на Прокопьев день.

Как у всякого русского города, был и у Устюга Великого свой небесный заступник и ходатай — Прокопий Праведный, во Христе юродивый, бессребреник. Родом варяг, пришел Прокопий некогда на Русь в Новгород Великий, возлюбил эту землю, двинулся за людом дальше на восток, в тихие леса, да и остался в Устюге навсегда. Ходил он нищ, грязен, наг зиму и лето по улицам по торгам, — сам над собой он ругался, сам собой пренебрегал, сам себя юродовал, себя сам ненавидел этот великий подвижник. «Не дай бог жить так!» — ужасался каждый при встрече с ним.

День памяти Прокопия Устюжского в Устюге ежегодно празднуется 8 июля. Весь окрестный народ собирается в этот день в гости к праведнику с уезда, с посада на соборную площадь, молятся, ставят шатры, лавки, ларьки, балаганы, скамьи, открывают великие торги, пируют, веселятся, хохочут пляскам и шуткам скоморохов, смотрят медвежьи представления, сами бьются на кулаках.