Мертвое озеро

– - Хорошее дело,-- сказал Иван Софроныч.

– - С нежной вещью и обращенье нужно нежное,-- порешил Петр.-- Эй, ефиопина! попроси Матрену Ивановну кофейку сварить. Да щипцы тащи.

Мальчик ушел.

– - …Что, Иван Софроныч, деревня как?

– - Ничего, Петруша; все тебе кланяются.

– - Здорова матушка?

– - Здорова, да уж больно стара стала; всё только и грезит, как бы тебя увидать, Петруша. Вот бы ты побывал у нее. Да вот она и письмецо прислала.

Иван Софроныч достал письмо и подал Петру.

– - Экое ведь необразование! -- с негодованием воскликнул Петр, прочитав письмо.-- Что вздумала? Видишь ты: "Иван Софроныч скоро назад поедет, так ты бы, Петруша, отпросился с ним побывать". Ха! ха! ха! Ну можно ли вообразить такую вещь…

– - Что ж, Петруша, она стара; видеть тебя хочет, так вот и написала.

– - Деревенщина она! -- возразил Петр.-- Шутка ли, что забрала в голову? Мне барина оставить? Да как же барин без меня? Да она просто с ума сошла. Уж я же ей напишу…

– - Ну, не огорчай ее. Ведь она любя…

– - Любя?.. Да ведь она должна знать, что коли я барину нужен, так как же мне, забившись в такую глушь… да и отпустит ли еще? да и я поеду ли еще, спросила бы. Вот уж подлинно деревенщина! Медведи там у них, что ли, живут, никаких порядков не знают. Что выдумала! Ха! ха!

И негодование камердинера возрастало более и более.

– - Да еще они жалуются,-- сказал Иван Софроныч,-- какие ты им подарки прислал. Матери, слышно, прислал складной футлярчик с пружинкой. "Не знаю,-- говорит старуха,-- что и делать с ним! раскроешь -- словно опахало модное, с перегородочками, а сложишь -- словно блин!.."

Петр расхохотался.

– - Блин! Вот уж подлинно наказание мне с ними, Иван Софроныч! -- сказал он голосом, заискивающим участия.-- Хочешь, чтоб всё получше было, как у добрых людей водится, которые понимают образование, а выходит просто стыдно слышать. Блин! Я ей послал вещь хорошую, ценную и модную, а она говорит -- блин!

И он грустно опустил голову и задумчиво прибавил:

– - Просто срам с ними!

– - Да что же ты ей послал, Петруша?

– - Портмонней,-- отвечал Петр.

– - Как?

– - Портмонней -- ну, в чем деньги носят. Вот такую штучку,-- прибавил Петр и подал Ивану Софроиычу свой кожаный тисненный золотом портмоне, раскрыв его сначала своими неуклюжими, толстыми пальцами, которые, впрочем, были украшены ногтями непомерной длины.

Искоса посмотрев ногти камердинера, которые тот принялся чистить и обтачивать стальной пилочкой, Иван Софроныч сказал, с любопытством оглядывая портмоне:

– - Грешный человек! я и сам в первый раз вижу такую вещь.

Петр пожал плечами.

– - Не знаю,-- сказал он.-- А у нас так ни в чем больше и не носят денег. Вещь хорошая, модная.

– - Так, да ты бы послушал, что старуха говорит. "Прислал,-- говорит,-- сынок механику такую мудреную: пишет, что туда деньги кладут; а какие у меня деньги? коли случится меди гривна-другая, так я и в платок завяжу,-- а бывает, дадут гривенник либо четвертак в лавочку сходить, так я и во рту донесу…"

Петр сделал презрительную гримасу.

– - Ты бы ей, Петруша, лучше ситцу послал либо платок.

– - Нет уж, покорно благодарим! -- возразил Петр.-- Мы не вчера из деревни! Нас учить не приходится… А вот я ей напишу! да уж вперед гостинцев моих она не дожидайся!

– - А ты не сердись, Петруша,-- ну где же ей всё знать? -- сказал кротко Иван Софроныч.

– - Должна знать! А не знает, так молчи! Не умничай! Невежество, необразование, политики никакой нет -- так всё и напишу…

Иван Софроныч стал уговаривать его не огорчать старуху; но Петр твердил свое:

– - Надо же им показать, что значит образование, столица, столичные порядки!

И он пришел в такое раздражение, что готов был тотчас писать грозное письмо. Но пришел негр: принес кофе и щипцы; камердинер принялся пить кофе, а мальчику приказал завивать себя, причем в лице черного слуги выразилось отчаяние: нет сомнения, что он охотно отдал бы Петру свои густые прекрасно вьющиеся волосы, лишь бы избавиться тяжкой обязанности завивать жидкую куафюру камердинера.

– - Ну а что, Иван Софроныч,-- спросил Петр через минуту,-- наши там: Сидор, Пахом, Силантей? Чай, просто в мужиков обратились, мохом обросли? Деревня так и подлинно деревня. А не знавали ли там Татьяну Сывороткину?.. Тише ты, ефиопина! волосы подпалишь! Чему вас там учили в вашей Арапии? щипцов нагреть не умеет! Вишь, как раскалил,-- ну-ка тронь руками, тронь…

И Петр протягивал к нему щипцы. Негр жалобно промычал и попятился.

– - Ну, оставь его, Петруша,-- заметил Иван Софроныч.-- Обожжется!

– - Ничего! -- отвечал Петр.-- Они там по горячему песку босые ходят… Им нипочем…

– - Молод еще,-- заметил Иван Софроныч.-- Надо его и пожалеть…

– - Молод -- не беда,-- возразил камердинер,-- глуп -- вот несчастие! А не прикажете ли цигарочку, Иван Софроныч? -- спросил он, заметив, что управляющий допил свой кофе.

– - Нет, сигарочки не курю, а вот кабы трубочку?

– - Трубочку? -- с презрением сказал Петр.-- Ну нет, трубок не держим; да и кто теперь трубки курит? А вот папироски есть. Подай им папироски.

Черный подал.

– - А я вот, кроме сигар, ничего не курю,-- сказал Петр и, приказав подать себе сигары, которые лежали в двух шагах от него, закурил.

– - Так Татьяну Сывороткину не знали? -- спросил он.

– - Знал,-- отвечал Иван Софроныч, закуривая папироску.-- Она тоже тебя вспоминает; кланяться велела. Славная девушка! -- заключил старик.

– - Хороша! Да что? -- возразил Петр.-- Образования нет!

– - Сохнет, сердечная,-- продолжал Иван Софроныч.-- Всё такая печальная да молчаливая.

– - Сохнет? знаем! -- значительно перебил Петр.

– - Замуж ни за кого не хочет,-- сказал Иван Софроныч.-- И Силантий сватался, и управляющий соседнего барина, немец, молодой такой, уж вот как высох, руку свою предлагал… отказала!

– - Отказала! -- самодовольно повторил Петр.-- Вот как!..

– - И приказный из города сватался… Не пошла!

– - Не пошла! -- повторил Петр.

– - Вот,-- сказал Иван Софроныч.-- И она тоже говорила: кабы ты приехал…

– - И она тоже? Да они, никак, там все с ума сошли!

– - Все тебя там ждут…

– - Ждут? Ну пускай ждут! -- сказал Петр.-- Знать всё знаем, а помочь не можем! -- прибавил он и свистнул.

И, став перед зеркалом, Петр принялся повязывать розовым платочком свою толстую шею; раз пять перевязывал он бант, пока остался им доволен; во всё это время черный слуга, стоя за ним, подобострастно повторял все его движения, поднимался на цыпочки, нагибал голову то влево, то вправо и успокоился не ранее, как увидав, что операция кончилась благополучно. Повязав платок, камердинер снова свистнул и глубокомысленно произнес:

– - Далеко кулику до Петрова дня!

Затем Петр уже довольно скоро довершил свой туалет, надев жилет и сюртук: то и другое, очевидно, не более пяти раз было надето барином и потом перешло в достояние камердинера.

Одевшись, Петр закурил новую сигару и закричал:

– - Ефиоп!

Черный слуга вошел.

– - Газеты принесли?

– - Не знаю.

– - Не знаешь! А спросить нет догадки! Беги, узнай! У нас газеты носят с черной лестницы,-- пояснил Петр Ивану Софронычу.

Через минуту прибежал мальчик с кипой газет и афиш.

– - Вот теперь и почитать можно! -- сказал Петр, разваливаясь в кресле.-- Не прикажете ли? немецкую или французскую?

– - Нет, мне русскую, коли есть,-- отвечал Иван Софроныч.

– - Есть и русская.

Он подал листок Ивану Софронычу, а сам принялся глубокомысленно читать афишу, потом пошевелил и листы газет, сохраняя важную осанку человека занятого и вникающего; пока он читал, у него несколько раз гасла сигара, и по знаку его негр подавал ему каждый раз горящую спичку.

Наконец около двенадцати часов раздался звонок из внутренних комнат. Иван Софроныч вздрогнул и вскочил, как потрясенный электрическим ударом; но Петр встал спокойно и медленно и, собирая газеты, сказал: