Имя ветра

— Маркируй четко. Отмеряй дважды. Не ешь на рабочем месте.

Он кивнул все с той же слабой улыбкой.

— Магистр Килвин?

Килвин был сильдийцем, его крепкие плечи и черная щетинистая борода напомнили мне медведя.

— Ладно, — буркнул он, растопыривая перед собой толстые пальцы. — Как ты сделаешь вечно горящую лампу?

Каждый из восьми магистров произвел негодующий звук или жест.

— Что? — огрызнулся Килвин, раздраженно зыркнув на них. — Это мой вопрос. Моя очередь спрашивать. — Он снова обратил все внимание на меня. — Ну? Как ты ее сделаешь?

— Возможно, — сказал я медленно, — я бы начал с маятника какого-нибудь рода. Затем я бы связал его с…

— Краэм. Нет. Не так, — прорычал Килвин, бухая кулаком по столу при каждом слове. Каждый удар сопровождался очередью вспышек красноватого света, исходящего от его руки. — Никакой симпатии. Я хочу не вечно светящую лампу. Я хочу вечно горящую.

Он снова посмотрел на меня, оскалив зубы, словно собирался съесть.

— Литиевая соль? — брякнул я не подумав, затем дал задний ход: — Нет, натриевое масло, которое горит в закрытом… нет, проклятье, — пробормотал я и умолк.

Другие соискатели не сталкивались с подобными вопросами.

Магистр оборвал меня коротким взмахом руки:

— Достаточно. Поговорим позже. Элкса Дал.

Мгновение ушло у меня на то, чтобы вспомнить: Элкса Дал — следующий магистр. Я повернулся к нему. Он выглядел как архетипический злой колдун, непременный участник столь многих дурных атуранских пьес: холодные темные глаза, худое лицо, короткая черная бородка. Несмотря на все это, смотрел он вполне дружелюбно.

— Назови слова первого параллельного кинетического связывания?

Я бойко назвал. Он, кажется, не удивился.

— Какое заклятие использовал магистр Килвин минуту назад?

— Конденсаторно-кинетическое свечение.

— Каков синодический период?

Я недоуменно посмотрел на него:

— Луны? — Вопрос несколько выбивался из ряда.

Он кивнул.

— Семьдесят два с третью дня, сэр. Плюс-минус.

Он пожал плечами и скривил рот в улыбке, словно ожидал поймать меня последним вопросом.

— Магистр Хемме?

Хемме поглядел на меня поверх сложенных лесенкой пальцев.

— Сколько ртути понадобится, чтобы восстановить два гила белой серы? — спросил он презрительно, словно я уже дал неправильный ответ.

За час молчаливого наблюдения я узнал многое. В частности, что магистр Хемме — главная и непревзойденная шельма в этой компании. Он приходил в восторг от затруднений студента и изо всех сил старался найти повод придраться и выбить почву из-под ног. Особую страсть он питал к вопросам с подвохом.

К счастью, я видел, как он испытывал этим вопросом другого студента. Видите ли, белую серу нельзя восстановить ртутью.

— Ну… — протянул я, притворяясь, что обдумываю вопрос. На секунду гнусная улыбка Хемме стала шире. — Если вы имеете в виду красную серу, то около сорока одной унции, сэр.

Я коротко улыбнулся ему. Широко, во все зубы.

— Назови девять главных логических ошибок, — рявкнул он.

— Упрощение. Обобщение. Замкнутость на себя. Редукция. Аналогия. Ложная причинность. Смысловая игра. Нерелевантность аргументов…

Я замолчал, не в силах вспомнить формальное название последнего. Мы с Беном называли его Нальт, по императору Нальто. Меня ужасно раздражало, что я не могу вспомнить слово, хотя читал его в «Риторике и логике» всего несколько дней назад.

Мое раздражение, очевидно, отразилось на лице. Хемме впился в меня глазами, когда я умолк, и ехидно вопросил:

— Ну же, неужели ты не знаешь всего на свете? — и откинулся в кресле, совершенно удовлетворенный.

— Я бы не пришел сюда, если бы не считал, что мне еще есть чему учиться, — резко ответил я, не успев поймать себя за язык.

Килвин по другую сторону стола басовито хохотнул.

Хемме открыл было рот, но ректор заткнул его взглядом, прежде чем тот успел что-либо сказать.

— Итак, — начал ректор, — я думаю…

— Я тоже хочу задать несколько вопросов, — произнес человек справа от ректора. Он говорил с акцентом, которого я не смог распознать, — возможно, его голос давал особенный призвук. Когда он заговорил, все за столом пошевелились и застыли, как листья, чуть тронутые ветром.

— Магистр имен, — сказал ректор с равными долями почтения и тревоги.

Элодин был младше остальных по меньшей мере на десяток лет. Чисто выбритый, с глубокими глазами, среднего роста, среднего сложения — в нем не было ничего особенного, кроме того, как он сидел за столом, порой пристально за чем-то наблюдая, а в следующую минуту скучая и блуждая взглядом среди высоких балок потолка. Он выглядел почти как ребенок, которого заставили сидеть со взрослыми.

Магистр Элодин посмотрел на меня. Я почувствовал это — именно почувствовал — и подавил дрожь.

— Сохекетх ка сиару крема'тетх ту? — спросил он. «Насколько хорошо ты говоришь на сиару?»

— Риеуза, та крелар деала ту. — «Не очень хорошо».

Он поднял руку, оттопырив указательный палец вверх.

— Сколько пальцев я поднял?

Я замешкался на секунду — хотя, казалось бы, вопрос не заслуживал никакого размышления.

— По крайней мере один, — сказал я, — Но точно не больше шести.

Элодин расплылся в широкой улыбке и вытащил из-под стола вторую руку, на ней были подняты два пальца. Он помахал рукой перед носом других магистров, призывая их посмотреть и вертя головой — радостно, как ребенок. Затем он положил руки перед собой на стол и внезапно стал серьезен.

— Ты знаешь семь слов, которые заставят женщину полюбить тебя?

Я посмотрел на него, стараясь решить, есть ли в вопросе что-то еще.

Поскольку больше ничего не добавилось, я просто ответил:

— Нет.

— Они существуют, — заверил меня магистр имен и сел с довольным видом. — Магистр языков?

— По-моему, ответы покрывают большую часть необходимых знаний, — сказал ректор почти про себя.

У меня создалось впечатление, будто его что-то выбило из колеи, но я не мог понять, что именно, — он был слишком сложен для меня.

— Ты простишь, если я буду спрашивать о вещах ненаучных?

Не имея особенного выбора, я кивнул.

Ректор бросил на меня взгляд, затянувшийся, как мне показалось, на несколько минут.

— Почему Абенти не прислал с тобой рекомендательное письмо?

Я колебался. Не все странствующие актеры так достойны уважения, как наша труппа, поэтому, понятно, не все их уважали. Но я сомневался, что ложь — лучший путь.

— Он оставил мою труппу три года назад. С тех пор я его не видел.

Все магистры посмотрели на меня. Я почти слышал, как они производят мысленный расчет, сколько мне тогда было лет.

— Да пойдемте уже, — негодующе сказал Хемме и дернулся, словно собираясь встать.

Ректор бросил на него мрачный взгляд, заставивший его умолкнуть.

— Почему ты хочешь учиться в Университете?

Я стоял огорошенный. Это был единственный вопрос, к которому я оказался совершенно не готов. Что я мог сказать? «Десять тысяч книг. Ваши архивы. Я с детства мечтал их прочитать»? Правда, но слишком по-детски. «Я хочу отомстить чандрианам»? Слишком театрально. «Стать столь могущественным, чтобы никто больше не мог причинить мне боль»? Слишком угрожающе.

Я поднял глаза на ректора и осознал, что молчу уже довольно долго. Не в состоянии придумать ничего больше, я пожал плечами и сказал:

— Я не знаю, сэр. Полагаю, мне придется узнать и это тоже.

В глазах ректора засветился любопытный огонек, но он задавил его и спросил:

— Есть еще что-нибудь, что ты хочешь сказать?

Он задавал этот вопрос другим соискателям, но ни один из них не воспользовался возможностью. Вопрос выглядел почти риторическим, ритуальным — перед тем, как магистры начнут обсуждать плату за обучение для данного студента.

— Да, спасибо, — сказал я, удивив всех. — Я имею честь просить о большем, чем простой прием, — Я сделал глубокий вдох, заставляя сосредоточить внимание на мне. — Я добирался сюда около трех лет. Возможно, я кажусь слишком юным, но я подхожу этому месту не меньше, если не больше, чем некоторые богатые сынки лордов, которые не отличат соль от цианида даже на вкус.