47-й самурай

— Но я знаю и кое-что другое.

— Ник опубликовал семь книг про якудзу. А знает он гораздо больше.

— Если бы я опубликовал все, что мне известно, меня бы уже давно не было в живых.

— Похоже, вы как раз тот, кто мне нужен, — сказал Боб.

— Ну, я постараюсь. У меня перед Сьюзен один должок еще по Вашингтону. Так что валяйте.

— Кондо Исами.

— Ух ты, обалдеть. И который вам нужен? Кондо-оригинал или Кондо второй, продолжение?

— Наверное, начать лучше с первого.

— Вы совершенно правы. Полагаю, без первого понять второго будет очень трудно.

— Я весь превратился в слух.

Ник снова налил немного саке. Подойдя к телевизору, он выключил его, порылся среди компакт-дисков, выбрал один и вставил его в плеер.

— Музыка из фильмов про самураев.

— Свэггер посмотрел много фильмов про самураев. Пожалуй, даже слишком много. У него болезнь Тосиро Мифуне.

— Понимаете, Свэггер-сан, я писатель, поэтому я верю в настроение. На мой взгляд, для моего рассказа это как раз та самая музыка.

Он отпил саке.

— Представители Западного мира не могут в полной мере оценить динамику отношений между сёгуном и императором. Эти отношения были главным фактором жизни Японии на протяжении трехсот с лишним лет. Не буду утомлять вас подробностями, но у нас сложилась следующая странная система власти: в Киото восседал на троне божественный император, при всей своей показной роскоши совершенно бессильный, в то время как на самом деле всем заправлял воин в доспехах, обосновавшийся в Эдо. Так продолжалось до середины девятнадцатого столетия, когда на Японию стали давить агрессивные чужестранцы, требуя открыть страну для торговли с окружающим миром. Сёгун выступал против этого, император отнесся к этому более или менее благосклонно, и их противостояние разделило всю страну. Как я уже сказал, императорский двор находился в Киото, а сёгун жил в Токио. Я буду называть Эдо по-новому — Токио, чтобы было проще.

— Я сам люблю простоту, — заметил Боб. — Но пока что мне все понятно.

— Многие принявшие сторону императора ронины — бродячие самураи, ненавидевшие сёгуна, — начали стекаться в Киото, и в конце концов город превратился в Додж-Сити.[19] Там воцарились жестокость и беззаконие. Произошло это примерно в тысяча восемьсот шестьдесят втором году. Сёгуна, обитавшего в Токио, раздражало то, что он не может навести порядок в имперской столице; это выставляло его на всеобщее посмешище. И вот один дворянин, сторонник сёгуна, несомненно с его позволения нанял… не знаю, как это назвать… милицию, стражей порядка, ковбоев. Отряд, банду, шайку, что-то в этом роде. Сами они называли себя «особыми избранными», по-японски «синсэнгуми». А возглавил их… Ну, как это всегда бывает в Японии, за главенствующую роль шла ожесточенная борьба, но в конце концов, мастерски расправившись со всеми соперниками, возглавил их некий Кондо Исами. Силач, жестокий и беспощадный, очень честолюбивый. Итак, этот Кондо со своими синсэнгуми отправился усмирять Додж-Сити. И занялись они усмирением, убивая всех подряд. Этот сюжет воплощен в тысяче фильмов, но вы наверняка должны помнить «Шайку убийц» и «Когда был обнажен последний меч».

— Я видел оба этих фильма. В «Шайке убийц» бедняге Тосиро Мифуне отрубают голову. Полагаю, именно он и исполнял роль Кондо.

— Совершенно верно, он исполнял роль Кондо. Определенно Кондо Исами — одна из лучших его ролей. Вот что произошло с Кондо, когда сторонники императора в конце концов одержали верх и сместили сёгуна. Однако на протяжении долгого времени Кондо олицетворял в Киото закон. Он и его ребята стали самой кровавой бандой за всю историю Японии. Они убивали, убивали и убивали. Вероятно, Кондо лично убил не меньше ста человек в поединках на мечах. Тут он был настоящим самураем, как к нему ни относись. Так что тот, кто именует себя Кондо в наши дни, хочет запугать своих противников, вселить в них ужас, показать им, что он готов убивать. Что ему доставляет наслаждение убивать.

— А Кондо Исами Второй? — спросил Боб.

— Напечатанным это имя я не видел ни разу. Говорят, в таком виде оно появилось лишь однажды, и через неделю отрубленная голова того бедняги, который осмелился это сделать, была обнаружена на треноге из клюшек для гольфа, установленной перед редакцией бульварной газетенки, где он работал. Это произвело большой переполох. Клюшки для гольфа были номер восемь и девять стальные и номер три деревянная. Разумеется, это означало «я-ку-дза», по названию проигрышного карточного расклада восемь-девять-три. Никто не знает, кто он такой, известно лишь, чем он занимается. Этот Кондо Исами — элитный убийца, принадлежащий якудзе. У него под началом небольшая группа прекрасно обученных бойцов, с почтением относящихся к древним традициям. Они убивают по старинке, мечом.

— Так, вы должны это объяснить, — попросил Боб.

— Полагаю, для американца это звучит странно. Однако на самом деле в определенных случаях меч гораздо эффективнее пистолета, если не иметь ничего против моря крови. Тот, кто упражняется с мечом всю свою жизнь, обращается с ним очень, очень хорошо. Опытный фехтовальщик может уложить своего противника за долю секунды, быстрее, чем пулей из пистолета. Оружие у него в руках смертельно опасное, а в анатомии он разбирается, как профессиональный мясник. Он знает, куда нанести секущий или, при необходимости, колющий удар, чтобы за считанные секунды из тела противника вытекла вся кровь. Он может пронзить легкие и перекрыть человеку доступа воздуха, может рассечь таз и лишить его опоры, может раскроить череп — и все погаснет. При этом жертва даже не почувствует боли, а просто рухнет на землю. Меч — оружие убийственное. И что самое главное, никакого шума. Можно устроить настоящий маленький бой, уложить трех противников, устроить им свидание со смертью наедине — разумеется, при условии, что неожиданно не нагрянет полиция. И никто ни о чем не узнает до следующего утра, когда вдруг окажется, что сточные канавы залиты лужицами липкой красной жидкости. Вот, взгляните.

Подойдя к шкафу, Ник достал папку и протянул ее Бобу.

В ней были протоколы о вскрытиях людей, погибших от меча, и фотографии с мест преступления. На столах в прозекторской лежали обнаженные трупы с овальными отверстиями размером с бейсбольный мяч, разглядеть которые иногда удавалось с трудом, потому что рассеченная кожа была не белая, а чаще покрытая красными, черными и зелеными пятнами, причем объяснялось это не заболеванием, как первоначально подумал Боб, а обильной татуировкой. Но раны были хорошо видны, когда взгляд фокусировался на них, выделяя их среди извергающих пламя драконов, волчьих пастей и иероглифов. Воистину это был настоящий жуткий праздник мясника: кровь вытекла, открывая слои рассеченных тканей. Разрезы были огромными, глубокими, незаживающими — в считанные мгновения человеческое тело теряло через них всю внутреннюю жидкость. Затем шли сделанные на месте снимки убитых представителей преступного мира, причем в первую очередь бросались в глаза не черные костюмы и лакированные ботинки, не непроницаемые зеркальные очки и не скрюченные позы трупов, не отрубленные конечности и рассеченные головы, а кровь, лужи, озера, моря крови. Каждый труп возвышался островом посреди красного моря, растекающегося повсюду, разлившегося атласным блеском, словно по высочайшему разрешению какого-то безумного правителя.

— Этот Кондо Исами появился на сцене лет пять назад. У некоего мелкого босса по имени Отани возникли кое-какие неприятности с китайцами, содержавшими заведение в Кабукичо. Ему здорово досталось от одного из них. Под «здорово досталось» надо понимать «его страшно порезали». Кондо Исами представился Отани, прислав ему визитную карточку и отрубленную голову. Это возымело действие. По мере возвышения Отани вверх поднимался и Кондо, продолжая специализироваться на невозможном, на деликатном, на невыполнимом. Судя по всему, в отличие от большинства членов якудзы у него нет татуировок. Он должен выглядеть безукоризненно, поскольку ему приходится появляться в обществе. И все же тут есть много странного. Большинство людей не видели его лица. Кондо предпринимает большие усилия, чтобы не показывать свое лицо определенным людям, — тут речь идет и о масках, и о специальном освещении. С другой стороны, по слухам, кое с кем он встречается запросто. Ходит по клубам, на танцы. Внезапно без каких-либо видимых причин ему становится наплевать на то, что его увидят. Ну как это все можно объяснить, черт побери?