– Что, прическа моя не нравится? Волосяной покров – это атавизм. Бритая голова дышит свободней, а стало быть, шустрей соображает.
– Если атавизм, зачем вам усы? – съехидничал Дорин.
– Усы у самцов вроде брачного наряда. Знак, адресованный женскому полу: мол, интересуюсь вами и приглашаю к интимной дружбе. Вот женюсь когда-нибудь – сбрею к чертовой матери. Буду идеальным мужем.
Хоть шеф обращался к Егору, но смотрел исключительно на Любовь Серову, и та уже пару раз задержала на нем взгляд: сначала просто так, потом вроде как вопросительно.
Официант уставил стол закусками: такая-сякая икра, салаты, рыба, ростбиф, маринованные огурчики, пирожки. Егор сунул за воротник салфетку, потянулся за балыком – вдруг Октябрьский говорит:
– Вот что, Дорин. Ты человек военный, обучен есть быстро. Пять минут тебе на разграбление стола. Что успеешь слопать – твое. А потом эвакуируйся. Дуй назад, на Кузнецкий. Понятно?
Он поманил метрдотеля, передал купюру для оркестра – заказал музыку.
– Вы чего, правда, что ли? – спросил Егор с набитым ртом. – У нее же кавалеры.
– Эти хлюсты не в счет, – бросил шеф, поднимаясь и одергивая пиджак.
Подошел к соседнему столу, по-старомодному учтиво спросил:
– Граждане молодого возраста, могу ли я пригласить вашу даму на тур танго?
Егор страдальчески скривился – неохота было смотреть, как шеф получит от ворот поворот.
Один из хлюстов выразительно обвел немолодого мужчину взглядом, насмешливо бросил:
– Гражданин пожилого возраста, Любочка не расположена танцевать.
Но актриса смотрела на Октябрьского с любопытством.
– А ты, Филя, за меня не распоряжайся, – вдруг сказала она. – Отчего бы и не потанцевать?
Уплетая салат, Егор не сводил глаз с танцующей пары. Модники тоже поглядывали – сначала с развязными улыбочками, потом физиономии у них стали вытягиваться.
Старший майор так властно взял красавицу за талию, так уверенно повел ее, что их тела будто слились в одно целое. Голая белая рука словно бы сама собой скользнула по широкому плечу, обвилась вокруг крепкой шеи.
Каменная скула Октябрьского прижалась к разрумянившейся щеке актрисы. При очередном развороте Егор увидел ее рот, с закушенной нижней губой, и вдруг стало неловко, как если бы он подглядывал за чем-то, не предназначенным для посторонних глаз.
Когда музыка доиграла, шеф и его партнерша еще несколько секунд стояли неподвижно, не спеша расцепиться. Наконец Октябрьский отодвинулся, церемонно поцеловал красавице руку, сказал что-то – она кивнула. Выражение лица у нее было мечтательное, полусонное.
Увидев, что шеф ведет спутницу не к хлюстам, а к собственному столу, Егор опрокинул рюмку «Юбилейного», залпом выпил стакан боржоми и освободил шефу оперативное пространство. Пятнадцать минут спустя уже сидел на квартире, склонившись над передатчиком, стучал ключом. Вздыхал.
За все это время скомканный ужин в ресторане «Москва» был единственной отлучкой с боевого поста. Днем и ночью Егор готовился к встрече с Вассером, а тот, гадина, всё не звонил. Центральной точкой квартиры, смыслом существования всех ее обитателей был черный телефон, висевший на стене в коридоре. Иной раз, одурев от бесконечного писка морзянки, Дорин застывал в дверях своей комнаты и подолгу смотрел на молчащий аппарат.
Так продолжалось день, два, три, четыре, пять. На шестой день телефон очнулся.
Было это 26-го, в то самое утро, когда шеф отведал Зинаидиных щей.
Как ушел, началась потеха: «мамаша» стала кормить «сынка» с ложки. Егор и Демидыч-Григорян наблюдали – с развлечениями в скучной квартире было так себе, а Васька Ляхов исполнял роль идиота со смаком.
– Открой рот, горе ты мое, – сказала лейтенант Валиулина, пихая ему в рот ложку.
Юшка разинул огромную пасть.
– Теперь закрой.
Он закрыл.
– Глотай, сволочь!
Послушно проглотив, лейтенант Ляхов скорчил жалобную рожу и пожаловался:
– Ки-исло.
Немедленно получил ложкой по лбу.
– Да что я вам, стряпухой нанялась?! – вышла из роли Валиулина. – Не нравится – сами кухарничайте! Одному не так, другой кобенится! Я, к вашему сведению, кулинарных курсов не заканчивала, я специалист по внедрению!
Тут-то и зазвонил телефон – резко, пронзительно.
– Опаньки. – Васька мягко, по-кошачьи приподнялся с каталки.