Само совершенство. Том 1

— Больше мне нечего сказать.

Сквозь слезы стыда и унижения Джулия увидела, что Бенедикт направляется к ней.

— Мерзавец! Подонок! — глухо выкрикивала она, с трудом сдерживая рыдания и пятясь назад.

— Послушай, Джулия, — взяв ее за плечи, Зак безуспешно пытался хоть как-то успокоить бьющуюся в истерике девушку.

— Не притрагивайся ко мне! — судорожно вырывалась Джулия, бессвязно выкрикивая в перерывах между всхлипами:

— Мой отец священник! Он уважаемый человек! А теперь все думают, что его дочь — грязная потаскуха! Я — учитель! Я учу маленьких детей! Как я теперь смогу смотреть им в глаза после того, что произошло? После того, как я, как последняя шлюха, валялась в снегу с беглым убийцей?

Зак понимал, что она права, и каждое ее слово полосовало натянутые нервы, как удар кнута.

— Джулия…

— Я так старалась целых пятнадцать лет! — всхлипывала Джулия, продолжая вырываться. — Я так хотела достичь совершенства! И мне это почти удалось! — Мучительная боль, звучавшая в ее голосе, передавалась Заку, хотя он и не мог до конца понять ее источника. — И все попусту! Все мои старания были напрасны! Все пошло прахом!

Внезапно, как будто утратив всякую волю к сопротивлению, Джулия обмякла в его руках. Только плечи все еще продолжали сотрясаться от рыданий.

— Я так старалась, — глотая слезы, говорила она, — я стала учительницей для того, чтобы они могли мною гордиться. Я… я ходила в церковь и преподавала в воскресной школе. Теперь мне не позволят этого делать…

Чувство вины, и без того мучительное, от такого глубокого и искреннего горя стало просто невыносимым.

— Пожалуйста, перестань, — умолял Зак, обнимая ее и прижимая к своей груди, тщетно пытаясь хоть как-то успокоить. — Я все понимаю, и мне действительно очень жаль. Когда это все закончится, я постараюсь сделать так, чтобы они узнали правду.

— Ты понимаешь! — горько воскликнула Джулия, поднимая к нему несчастное, залитое слезами лицо. — Как можешь ты понимать, что я сейчас чувствую?! — Животное, грязное животное. Да как он смеет говорить ей такое?

— Да, я понимаю! — крикнул Зак, тряся ее за плечи до тех пор, пока она не посмотрела ему в глаза. — Я очень хорошо понимаю, как чувствует себя человек, которого обвиняют в том, чего он не совершал!

Джулия хотела возмутиться, закричать, что он делает ей больно, но осеклась. Страшная душевная мука, написанная на его лице, не могла быть притворной.

— Я никого не убивал! Слышишь? Не убивал! Скажи, что веришь мне! Пусть даже это будет ложь! Умоляю, скажи! Я хочу, чтобы кто-нибудь сказал мне это!

Джулия внутренне содрогнулась при одной мысли об этом. Сглотнув ком, застрявший в горле, она посмотрела на осунувшееся, но по-прежнему красивое лицо, склонившееся над ней, и прошептала:

— Я верю тебе! — Долго сдерживаемые слезы хлынули по щекам. — Я действительно верю тебе.

Непритворное сочувствие и искреннее сострадание сделали свое дело. Неприступная стена льда, которую Зак в течение долгих лет упорно воздвигал вокруг своего сердца, дала трещину и начала таять.

— Пожалуйста, не плачь, — хрипло шептал он, вытирая горячие слезы с нежных щек.

— Я верю тебе! — повторила Джулия, и страстность, с которой были сказаны эти слова, нанесла последний и сокрушительный удар по самообладанию Зака. Горло сжалось от совершенно незнакомых эмоций, и несколько секунд он даже не мог пошевелиться, потрясенный услышанным и увиденным. Широко распахнутые, влажные от слез глаза Джулии походили на умытые дождем анютины глазки, и хотя она до боли закусывала нижнюю губу, та все равно продолжала предательски дрожать.

— Пожалуйста, не надо плакать, — шептал Зак, приникая к нежным, распухшим от рыданий губам. — Пожалуйста, не надо, прошу тебя…

Тело Джулии напряглось, как струна, но Зак не мог понять, чем это было вызвано — испугом или неожиданностью. Да в тот момент ему было совершенно все равно. Только бы сжимать в объятиях хрупкое тело этой девушки, наслаждаться той необыкновенной нежностью, которую она в нем вызывала. Нежность. Чувство, о котором он забыл много лет назад.

Зак вновь и вновь напоминал себе, что не должен торопиться, не должен ни к чему понуждать ее. Но мягкость и податливость ее солоноватых от слез губ сводили с ума и заставляли забыть о данных самому себе обещаниях.

— Поцелуй меня, — умоляюще шептал он, в то время как часть его сознания удивленно фиксировала новую, незнакомую интонацию собственного голоса. В нем слышались нотки странной, беспомощной, непривычной нежности. — Поцелуй меня, — настойчиво повторял он, пытаясь приоткрыть язы — , ком губы Джулии, — пожалуйста.