Рай. Том 2

Мэтт послушно заставил себя сесть и, прислонившись головой к спинке кровати, провел рукой по волосам, пытаясь стряхнуть с себя остатки странного сна.

— Это все таблетки, — объяснил он. — Сразу две действуют с силой ядерной боеголовки.

Мередит взяла пузырек и прочла инструкцию.

— Тут написано, что нужно принимать по одной. Мэтт, не отвечая, потянулся к кружке, выпил почти все содержимое и вновь, откинув голову, прикрыл глаза, ожидая, пока кофеин сотворит чудо, к счастью, совершенно забыв о видениях, терзавших его ночью.

Мередит, помнившая, что сразу после пробуждения Мэтт обычно неразговорчив, встала и неспешно расставила вещи на ночном столике, а потом рассеянно подняла халат и положила его в ногах кровати. Когда она повернулась, глаза Мэтта приняли более осмысленное выражение, черты лица расслабились и выглядели почти мальчишескими. Он казался сейчас совсем молодым. И очень красивым.

— Тебе получше? — улыбнулась она.

— Гораздо. Ты делаешь прекрасный кофе.

— У каждой женщины должно быть хотя бы одно коронное блюдо. То, что она может продемонстрировать, когда представится такая возможность.

Мэтт заметил веселые искорки в ее глазах и лениво усмехнулся:

— И где ты это вычитала?

— В журнале, который видела в приемной дантиста, — лукаво объяснила она. — Мое коронное блюдо — кофе. Что хочешь на завтрак?

— Это зависит от того, собираешься ли ты снова открывать консервные банки, — пошутил он.

— На твоем месте я призадумалась бы, прежде чем оскорблять кухарку. Под кухонной раковиной стоит чистящий порошок, который выглядит совсем как сахар, если положить его в овсянку.

Плечи Мэтта затряслись от смеха, и он поскорее допил кофе.

— Нет, серьезно, — повторила Мередит, улыбаясь ему от изножья кровати, — золотистая богиня в голубых джинсах, ангел с лукавым блеском в глазах. — Что бы ты хотел на завтрак?

«Тебя», — подумал он, и желание вновь охватило его буйным огнем. Он хотел ее к завтраку. Хотел протянуть руки, схватить ее, затащить в постель, зарыться пальцами в измятый шелк волос, соединить свое изголодавшееся тело с ее телом. Хотел чувствовать прикосновение нежных ладоней, войти в нее одним рывком, заставить стонать от исступленного экстаза.

— Все, что сможешь приготовить, — сухо обронил он вслух, закутываясь в одеяло, чтобы скрыть, как возбужден. — Я поем внизу, как приму душ.

После ухода Мередит Мэтт закрыл глаза и стиснул зубы, разрываемый яростью и неверием. Несмотря на все, что случилось в прошлом, она по-прежнему обладает властью над ним! Если бы все, что он испытывал к ней, можно было назвать всего лишь похотью он мог бы простить себя, но это внезапное тоскливое, безумное желание снова стать частью ее жизни… быть любимым ею…

Одиннадцать лет назад он влюбился в нее с той минуты, как увидел, и все это время не смог избавиться от образа смеющейся, чинной, заносчивой восемнадцатилетней девчонки.

За эти годы в его постели перебывали десятки женщин, гораздо более опытных, чем Мередит. Они неизменно удовлетворяли его, получая в ответ столь же головокружительное наслаждение. Но с Мередит… с Мередит чисто плотское соитие становилось волшебством. Мукой. Жгучей пыткой. Радостью и счастьем.

Да-да, именно так он, вероятно, чувствовал себя в то время, иначе почему сходил по ней с ума до такой степени, что не понимал и не хотел знать разницы между воображением и реальностью? Она пленяла в восемнадцать лет, но в двадцать девять стала куда опаснее, потому что изменилась, и эти перемены манили и интриговали Мэтта. К девической утонченности добавился лоск элегантности, однако в глазах по-прежнему светилась беззащитная уязвимость, а улыбка в зависимости от настроения становилась то солнечной, то зазывной. В восемнадцать лет она обладала наивным чистосердечием, удивлявшим и чаровавшим его, в двадцать восемь Мередит превратилась в талантливую деловую женщину, и все же казалась такой же естественной и непринужденной, как и раньше. Как ни удивительно, Мередит, по-видимому, была совершенно безразличной к собственной красоте или просто ее не сознавала. Вчера она ни разу не остановилась у зеркала, висевшего в столовой, даже мельком не взглянула в него, проходя мимо. В отличие от других прекрасных женщин, которых он знал, она не пыталась кокетничать, не рисовалась, не приглаживала свои роскошные волосы, чтобы привлечь его внимание. Ее красота стала более зрелой, и фигура приобрела законченные формы, в джинсах и простом свитерке она выглядела так же соблазнительно, как в черном платье и норковом манто, в тот день, когда он пригласил ее на обед.