Охота на гусара

В дверь без стука влез красный от принятого нос отчаянного вахмистра.

– Всегда здесь, Денис Васильевич!

– Слушай, ты, растратчик общественных средств… Вот только побожись, что не на них пил, убью за враньё!

Бедряга икнул, но спорить не стал, всем видом изображая готовность искупить вину.

– Найдёшь тех, с кем бражничал, посадишь вот здесь, за дверью, и будешь орать, как тебе хорошо!

– Что, прям так и…

– Угу, прямым текстом, запоминай: «Да, да, любимая! Ещё быстрее! Седлай меня, крошка!» – и ещё, пожалуй, эдак фальцетом: «Матка Бозка, Матка Бозка, Матка Бозка!»

– И долго орать? – всё поняв и не вдаваясь в лишние вопросы, уточнил мой боевой друг.

– Сколько выдержишь, но уж в любом разе никак не меньше часа.

– Импровизации по обстоятельству, хором?

– Валяйте!

Пусть Мартиша скажет завтра папеньке, что обольстила не только Дениса Давыдова, но и всех его ближайших офицеров. Если старый пень не удушится с позору, я ему сам всё выскажу в особо доходчивых выражениях…

Обернувшись и прикрыв за собой дверь, с лёгким разочарованием заметил я, что юная полька спит сном праведницы и дыхание её, свежее, словно шёпот ручейка, вдохновляет разве что на новые стихи, но уж никак не на грешные мысли. Строки складывались сами собой и в свете тлеющего камина убористым почерком ложились на бумагу:

• Довольно… я решён: люблю тебя… люблю.
• Давно признанию удобный миг ловлю,
• И с уст трепещущих слететь оно готово.

• Но взглянешь ты – смущаюсь я,
• И в сердце робкое скрываю от тебя
• Всё бытие мое вмещающее слово…

Вообще-то про «сердце робкое» это я романтической аллегории ради написал, чтоб девушке приятнее было. С робким сердцем много не напартизанишь, а вот поди ж ты, мы ведь живы до сих пор… Все близкие друзья мои, боевые соратники, с коими в тот достопамятный день уходил от Бородина в леса, под Вязьмой и Калугой. Те, кто защищал мою спину в бою, кого я спасал от позора (два рисунка тамбурмажоров у меня преотличнейше сохранились!), с кем делил остатний сухарь и последний глоток водки, спал, укрываясь беззвёздным небом, и летел на врага не за честь и награды, а лишь из неумолимой любви к Отчизне…

– Да, да! Нет, нет! Ещё, ещё! – надрывались три голоса за дверями, но светлый сон уже смыкал мои ресницы. Завтра встану пораньше и опять поляков распатроню! Уснул с улыбкой на лице, предвкушая новые бесчинства. С мыслями о них же и проснулся…

Мартиша Валицкая исчезла, оставив в память о себе лишь тонкий аромат французских духов польского производства. Надеюсь, её папенька полностью удовлетворён стараньями Бедряги со товарищи. Кстати, он сам и двое простых гусаров нашего полка до сих пор так и спали за дверями, наоравшись за ночь…

Велев призвать весь кагал, я обстоятельно выслушал каждого, кого наградил, кого и поругал, но в целом был доволен их действиями. Мне указали адресок местного ксёндза, который говорил похвальное слово Наполеону при вступлении неприятеля в пределы России. Сего словоохотливого дедулю мы с казаками отловили в его же собственном храме, и вплоть до самого вечера он у нас нараспев крыл французов польским матом, в промежутках превознося до небес императора Александра, всю русскую армию и в особенности Ахтырский гусарский полк.

Донцы вперемежку с евреями разъезжали по городу, не позволяя сборищ свыше пяти человек. По отдельному предписанию были опечатаны все магазины, и сумрачные поляки безуспешно пытались опохмелиться. Попутно я повелел открыть греко-российскую церковь и восстановить в ней богослужение.

Двенадцатого числа, в день рождения государя, приказал освещать весь город салютами, беспрестанно звоня в колокола на протяжении суток. Перепуганная шляхта была вынуждена всё исполнять в точности, что разрывало с досады поляков (последствия «разрывов» были видны повсюду и обладали малоэстетической зрелищностью). Надо было видеть их искажённые плохо скрываемой ненавистью лица. Принуждённые против воли прославлять и царя, и народ российский, они едва не плакали, вместо владычества над Россиею исполняя предписания жидовского кагала!

Радость и упоение евреев, теми же обстоятельствами поднятых до небес, представить нетрудно… Будь их воля, меня бы в сей же день почётно занесли на страницы Торы как пророка и благодетеля израильтян. Советы многомудрого Моисея, донесённые слуху моему пожилым реббе, действительно дали возможность овладевания Гродном и полного его подчинения российскому закону! За что отдельное спасибо прапрапрапрадедушке…