Охота на гусара

– А вы-то как узнали?

– От отца, та весть поправла ему наструй. Пан Давидовский еще зьле себе чуе?

– О нет, всё в порядке. – Я приподнялся на локте и нежнейшим образом запечатлел поцелуй на её маленькой ручке. – Но вы… вы… переоделись мужчиной, пролезли сквозь каминную трубу, дабы спасти бедного русского гусара? Вы рисковали жизнью, честью, всем…

– Нех пан запомни о тым, ниц не шкодзи, – наклоняясь ко мне и стряхивая угольную пыль с волос, еле слышно прошептала Мартиша.

– Как забыть? Как ничего страшного? Я никогда, ни-ко-гда вас не забуду, ангел мой!

– Коханей…

Всё, что было потом, тщательно скрываемо завесой природной гусарской скромности. Думаю, в ту ночь нас никто не подслушивал, а зря…

Наутро красавица-полька упорхнула, не пожелав принять от меня на память ничего, кроме маленького золотого образка Николы Угодника. Серебряную цепь, коей сразила она неведомую мне нечисть, я доныне вожу с собой. Почерневший труп убрали казаки, а наш отряд покинул неприветливое Гродно в то же утро.

Всю дорогу я был на редкость молчалив, не отзываясь на шутки и песни товарищей. Перед взором внутренним стояли синие глаза обворожительной спасительницы моей. И, кстати, «коханей» – по-польски значит «любимый». Так-то…

* * *

Переступя границы России в Тикогине и видя каждого подчинённого моего, награждённого минимум трижды, я крепко призадумался над нелепостью сего положения. Можно подумать, не я водил этих разбойников в атаки, не рисковал животом наравне (а зачастую и превыше всех!), не разрабатывал планы, полные редкостной тактики и стратегии, или не побеждал французов везде, где находил оных? Да уже за один Юхновский уезд, полностью укомплектованный пленным неприятелем, мне бы стоило поставить отменный памятник на центральной площади!

Однако же проблема заключалась в том, что, партизанствуя «по воле собственной», я не имел ни одного вышестоящего посредника, могущего рекомендовать меня к поощрению. То есть сам-то награждал всех без удержу, а вот меня не мог наградить никто. Кроме Кутузова, разумеется… О! Вот это был единственно правильный вывод, к которому я пришёл весьма своевременно.

Определившись с позицией, я уселся за бумагу и перо: «Ваша светлость! Пока продолжалась Отечественная война, я считал за грех думать об ином, как не об истреблении врагов несчастной Родины моей. Ныне я за границей, тут мода другая, без медалей на улицу хоть не выходи – собаки засмеют! Посему покорнейше прошу… нет, настоятельно требую… Нет, опять не так… в общем, тоже очень хочется поносить что-нибудь яркое! Так не соблаговолит ли ваша светлость прислать мне Владимира 3-й степени и Георгия 4-го класса. Если же таковых на складе в данный миг нет, то хотя бы пятьдесят рублей золотом – напиться с горя… Целую крепко! Всегда ваш, Денис Давыдов».

Ответ пришёл довольно быстро, курьер уже через два дня доставил мне пакет с обоими крестами и записью генерала Коновницына: «Получа письмо ваше к его светлости, мы долго смеялись и решили показать оное государю императору. Он тоже похихикал, но, признавая заслуги, труды и подвиги ваши, соизволил повелеть наградить вас запрошенными орденами. В чём вас с приятностью и уведомляю. Декабря, двадцатого дня, тысяча восемьсот двенадцатого года. Вильна».

Макаров ещё пожимал плечами, говоря, что если бы я тогда потребовал Георгия 3-го класса, то, без сомнения, получил бы и его. А я-то по наивности просто не осмелился требовать орден, который в те поры носим был исключительно генералами Остерманом, Раевским, Ермоловым, Коновницыным и Паленом!

Мы двигались к Сокорам, когда произошло последнее чудесное событие в истории нашего партизанства. Вся партия моя, общим числом в пятьсот пятьдесят сабель, была остановлена в чистом поле внезапной грозовой тучей, возникшей посреди небес при ясной погоде.

– Виданное ли дело, ваше благородие? – смущённо крестились бывалые донцы. – Откуль посредь зимы такое природное безобразие?.. Знать, нечисто тут!

Нечисто… Да кто бы спорил?! Похоже, мои худшие сны неумолимо становятся явью. Туча стремительно росла, принимая всё более и более знакомый профиль, но только я догадывался, что сие значит…

– Батюшки светы, Буонапартий!

Холодное лицо отступающего императора Франции зависло над отрядом моим подобно гранитной глыбе, в любое мгновение грозя рухнуть вниз и раздавить всё живое. Лошади нервно прядали ушами, не слушаясь поводьев, люди пребывали в оцепенении, а я очень хотел, чтобы вот именно сейчас объявился мой всезнающий прапрапрапрадедушка, который, по сути-то, и заварил всю эту кашу…