Казак в Аду

Иван Кочуев впервые почувствовал себя социально значимой личностью, выставленной на аукционе Сотбис. Женщины и девушки (последних меньше) подняли возмущённый галдёж, ища на свою задницу заслуженных приключений, ибо у деятельной израильтянки обещания расстрела в долгом ящике не застревали. Мужчины не вмешивались, видимо, духовную практику «отказом грешен» не рискнул пройти ни один. То есть предпочли не грешить и сдаваться, с бабами связываться себе дороже…

Что и доказала Рахиль, беззлобно пустив две длинные очереди над головами народа. Все разбежались, попрятались по землянкам и уже оттуда, в относительной безопасности, поносили наших на самом древнеязыческом. Старец же повесил голову, снял надоевший обруч с рогами и грустно оповестил:

– На поле не легли – урожаю не быть. Жён не имели – роду не быть. Поглотит вас Навье царство без следа, ни вам радости, ни нам пользы. Отступился Умрун, отвратился Мажьбог, так тому и быть… изыдите!

– Никуда мы не изыдем на ночь глядя! Причём не надо от меня так напрягаться, я стреляла в воздух, – грозно фыркнула неумолимая иудейка и, поманив пальчиком любимого, уточнила: – А шо они тут все поскрывались, я не поняла? Какие боги, какое Навье царство, каким оно до нас докопалось, потому как мне тут уже дико некошерно!

Ничего сказать подъесаул не успел, хотя достойный ответ и вертелся у него на языке. В мифах древних славян словом «навь» обозначалось многое, но чаще всего загробный мир с его мрачными, потусторонними жителями. Но надо признать, что и слово «жители» не совсем точно ложится в данный контекст, ибо оно образовано от слова «жить». Обитатели Навьего царства живыми не были никогда…

Старик быстренько подобрал обруч с рогами, что-то шепнул, отчего они засияли неоном, и, воздев руки к чёрным небесам, громогласно оповестил:

– Нет ныне обрядов языческих, не по воле свершилось судьбоносное, но жертва искупительная кровью отдана будет и земле, и воде! Придите! Придите! Приди…

На третьем призыве Иван вновь взялся за рукоять клинка, и старец предпочёл не рисковать. Впрочем, сузившиеся очи заполыхали знакомым оттенком оранжевого, было явно заметно, что человек не в настроении шутить. Тьма сгустилась до состояния липкой ваксы, идолы древних богов заполыхали собственным голубым и зелёным светом, озарив поляну у реки. Раздался заунывный вой, чьё-то удовлетворённое рычание, и откуда-то из камышей стали выползать отвратительные человекоподобные чудовища. Они словно просыпались от давнего сна, размыкали уродливые конечности и роняли слюну, зевая во всю пасть, полную гнилых, но острых зубов…

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

О том, что, когда политика подменяет собой религию и веру, первыми горят книги, вторыми – люди…

– Я к нему несправедлива или он это нам специально? Тока за то, шо я таки не отдала ваше чистое казачье тело на потеху тем недомытым бабам в пенсне, – задумчиво протянула Рахиль, и рявкнула на старичка: – Отвечай, козёл безрогий!

– Рогатый… – таинственно хихикнул он.

– Безрогий, – ровно опроверг подъесаул, в два взмаха клинка совершив непоправимое.

Роскошные оленьи рога, покачнувшись, рухнули наземь. Старец ошарашенно взял их в руки, всхлипнул, но поздно – синее сияние рогов явственно таяло…

– Идиоты, – без малейшей попытки закосить под древнерусскую речь пискнул дед, похожий на отупевшего марала по весне. – Они ж меня теперь сожрут! И вас тоже, но вас-то не жалко… Как вы посмели?!!

– Нам можно, мы же проклятые, – безмятежной кошкой потёрлась о рукав любимого иудейская язва. – По крайней мере, Ваня точно проклятый, а я нарываюсь. И нам после этого всё фиолетово!

Но глава общины язычников, не дослушав, неожиданно проявил ретивую прыть и, по-козлиному скакнув в сторону, повёл себя вообще самым непотребным образом. Рванув на груди рубаху, он выставил наружу нацистский Железный крест на верёвочке и истошно завопил:

– Ахтунг! Ахтунг! Дас ист фашист!

Навь недоверчиво приостановилась, мускулистые и склизкие чудовища заинтересованно смотрели на человека, пытающегося их обмануть…

– Зиг хайль, майн фюрер!

– У меня родной дед погиб на Великой Отечественной, – тихо протянул Иван Кочуев.

– А у меня двоюродный, по папе. И треть маминой родни в лагерях, – так же негромко поддержала боевая еврейка. – Давайте не будем ссориться за пальму первенства и убьём его вместе. Вы «за»?