Грозовая любовь

Он уступил. Им нужна была пища, и Лоренсо использовал этот аргумент для Диего и Иниго.

После того, как Лоренсо ушел, Саманта превратилась в комок нервов. Что-то случилось, в этом она была уверена…

Если что-то будет не так, ей придется бороться с Диего: он все время посматривал на нее с вожделением. Первый раз он остался за старшего. То, что существует Иниго, не очень успокаивало ее. Она считала его трусом. Если Диего набросится на нее, рассчитывать на его помощь бесполезно.

Поэтому она почувствовала громадное облегчение, когда в конце дня появился Лоренсо. Он выглядел усталым и озабоченным, и она, затаив дыхание, приготовилась выслушать новости.

Лоренсо смотрел на нее невыносимо долго, словно раздумывая, стоит ли ей все рассказывать. Наконец он сказал:

— Мы уезжаем.

— Уезжаем? Прямо сейчас? — Замешательство, вызванное его словами, беспокойство за дальнейшую судьбу разгневали Саманту.

— Рог Dios! — нетерпеливо воскликнул Лоренсо. — Разве это не то, что вы хотели услышать?

— Я хотела услышать, почему не приехал мой отец! Что с ним случилось?

— Ничего, насколько я знаю. Он был в городе, а потом уехал на ранчо.

Саманта едва не расплакалась.

— Значит, земля не продана? Я остаюсь узницей?

— Земля продана два дня тому назад. В юридической конторе есть об этом документ.

— Откуда вы знаете?

— Мне рассказал клерк. Он запомнил сеньора Кингсли и нового владельца. О продаже было заявлено открыто. Полагаю, ваш отец думал, что один из нас был там, чтобы зафиксировать факт продажи.

— Но там был Руфино, — напомнила Саманта. — Почему он не сказал отцу, где меня найти? Отец выполнил обещание. Лоренсо, я не понимаю.

— Так же, как и я, — вздохнул он.

— Вы не видели Руфино?

— Нет, — неохотно ответил Лоренсо.

— Тогда… — Ее глаза внезапно расширились. — Он ведь не продал ее кому-то еще? Я имею в виду, что Хэнк придет в страшную ярость, если кто-то другой, а не его кузен, купил землю.

— Нет, — прервал Лоренсо ее рассуждения. — Клерк сказал, что покупатель — Антонио Чавес.

— Я… — Она попыталась говорить спокойно, но внезапная догадка заставила ее рассвирепеть. — Сукин сын! Вот в чем был его замысел!

— О ком вы?

— Хэнк! Руфино! — бушевала она. — Он не собирался говорить отцу, где меня искать. Разве непонятно? Он сделал это назло. Сейчас он смеется вместе со своим кузеном, как он провел меня и отца.

Лоренсо нахмурился.

— Я не верю этому.

— Почему?! — яростно закричала она. — Вы не знаете его, так как я!

— Но вы его жена.

— Ничего не значит. Он хотел жениться на мне не больше, чем я. Он заставил меня.

— Я не могу поверить, — упрямо ответил Лоренсо. Саманта потеряла всякое терпение.

— Он вовсе не тот человек, каким вы его представляете. Может, он спас вам жизнь, только порядочности ему это не добавило. Он пригрозил, что убьет моего отца, если я не выйду замуж. Думаете, мне хотелось стать его женой? Он добивается своих целей, не брезгуя ничем. Вот что он за человек.

— Basta ya! — рассерженно оборвал ее Лоренсо.

— Вовсе не достаточно! Вы все еще не верите мне, не так ли? Хэнк получил, что хотел, и уехал. Вы не можете отрицать этого. Меня должны были освободить два дня назад. Но я все еще здесь, так же, как и вы. Он бросил нас.

Глаза Лоренсо зло сузились.

— Прекратите! Мы едем сейчас же.

— Куда?

— Я отвезу вас к отцу, — ответил он резко.

— А остальные?

— Они вольны поступать, как им вздумается. Все кончилось.

Значит, все кончилось. Она поедет домой к отцу. Через несколько часов они увидятся…

Ведро воды, вылитое на голову Хэнка, привело его в сознание. Он уже позабыл, какое оно по счету, и потряс головой, чтобы разглядеть окружающее. Вспышка боли, вызванная этим движением, заставила его все вспомнить.

Один глаз не открывался вообще, другой еле видел от залившей его воды. Хэнк не мог представить, на что у него Похоже лицо. Он едва сумел пошевелить губами, на которых запеклась кровь. Разбитые челюсти не двигались.

Все-таки есть, за что можно и поблагодарить. Нос кровоточил, но не был сломан. Вроде бы и зубы не выбиты.

Зато все остальное… Два ребра определенно сломаны, но боль такая, словно разбита вся грудная клетка. Болело все тело, за исключением рук. Хэнк вообще не ощущал их, а два пальца на правой руке были сломаны точно.

Сколько же времени он тут провалялся со связанными сыромятным ремнем руками, вызвавшим в них полное бесчувствие? День или два? Сейчас вечер. Это он видел даже одним глазом. Фонари ярко освещали старую конюшню, а за открытой дверью была темнота. Она была открыта из-за отвратительного запаха — это пахло от него. Есть ему не давали, на улицу не выводили. Но не стыд больше всего заставлял его мучиться, а безысходность его положения.