Муж Элли знатен и богат, но она не любит его. Истинное счастье женщина...
Лев Георгиевич исподлобья покосился на меня:
– Я ничего не знаю.
– Я нашла на наружной стороне ящика вашего стола след от выдернутого гвоздика, – дала я в руки Райкину козырь, – а еще, думаю, письмо Маргарита писала не вам.
– Да? – он забыл свою роль. – Правда? Послание так хитро составлено, там нет имени адресата, его легко любому подсунуть. Мне не верят, но я не виноват.
– Не обидитесь, если скажу, почему считаю, что послание не для вас? – улыбнулась я.
– В моем положении обижаться смешно, – мрачно ответил Лев.
– Маргарита называет любовника «мой журавлик», но вас никак нельзя сравнить с длинноногой тощей птицей, – продолжала я, – будь я на месте женщины, то обращалась бы к вам «медвежонок», «котик», «ватрушечка».
– Ну и глупости лезут бабам в голову, – не скрыл презрения к женскому полу начальник.
– Вы полный, с брюшком, – продолжала я невозмутимо, – вам отлично подойдет кличка «Винни Пух» или «поросеночек». Но «журавлик»? Письмо адресовано не вам, его подбросили. Есть идеи, кто мог это сделать и зачем?
Лев Георгиевич пожал плечами, я откинулась на спинку кресла:
– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Вы попали в нехорошую ситуацию, я вам не враг. Соберитесь с силами и попробуйте доказать, что не имели ничего общего с Маргаритой. Если отпадет факт вашей любовной связи, дело развалится.
– Спросите кого угодно, Райкин не бегал по бабам! – нервно воскликнул Лев Георгиевич. – Я люблю Инну, дружу с тестем Иваном Ивановичем. Жена и ее отец – мои самые близкие люди, я не могу их предать, у меня стабильный брак. Мне посторонние бабы не нужны, я вообще их не люблю!
– Вероятно, вы говорите правду, – сказала я. – Похоже, вам действительно комфортнее работать с представителями сильного пола, даже секретарь у вас мужчина.
На дне глаз Льва Георгиевича мелькнуло странное выражение, похожее на страх.
– Разве это запрещено? – резко пошел он в наступление.
– Конечно, нет, – кивнула я, – но немного необычно. Как правило, начальники сажают в приемной шикарных блондинок.
– Жена ревнивая, – коротко пояснил Лев.
– Господи, – всплеснула я руками, – разве непременно надо спать с секретарем? Мужчине достаточно смотреть на симпатяшку, это бодрит.
– Мне для тонуса лучше кофе выпить, – огрызнулся Лев.
– Жаль, вы не хотите себе помочь, – пригорюнилась я, – вам светит пожизненное.
– Сомневаюсь, – выпалил Лев, – я ни при чем.
– Тогда найдите что-нибудь в свою пользу, – заорала я, – неужели мне одной хочется вас спасти? Кого вы покрываете?
Лев Георгиевич перекрестился:
– Никого. Меня подставили.
– Кто?
– Не знаю.
– Зачем?
– Понятия не имею! – процедил Райкин. – Меня скоро выпустят, я тут ни при чем.
– Маловероятно, учитывая, что вам собрались приписать всех жертв снайпера, – объявила я. – Медведева отпустят, а вас на его место устроят.
Лев Георгиевич посерел:
– Я не виноват.
– Можете это доказать? – насела я на Райкина.
– Разве презумпция невиновности отменена? – взвился мой собеседник. – Не мое дело свою непричастность к преступлению доказывать.
Я внезапно устала.
– Ладно, сидите до похорон Кощея Бессмертного, сами это заслужили! Я умываю руки. Нельзя спасти человека, если тот упорно лезет в петлю. Улик, включая письмо, предостаточно, чтобы вы закончили свои дни в камере.
Лев Георгиевич принялся тереть глаза:
– Я не виноват, не виноват, не виноват!
– Сколько раз уже звучали данные слова, – на манер романса пропела я.
– Могу легко доказать, что не имел с Подольской никаких отношений, – вдруг тихо вымолвил Лев.
– Ну? Сделайте это, – потребовала я.
Райкин наклонился вперед:
– Вы правы, я защищаю любимого человека, вследствие моего признания он может пострадать. Я уже говорил: для меня главное семья, позор ей не нужен.
– Думаете, ваша жена от суда будет в восторге? Пресса, камеры, материалы в газетах, телерепортажи, пересуды соседей, потеря друзей – вот что ее ждет, – нарисовала я безрадостную перспективу.
– Суд! – подпрыгнул Лев. – Я совсем не думал о процессе.
– Да ну? – удивилась я в свою очередь. – А как иначе?
Лев Георгиевич начал сосредоточенно грызть ногти.
– Как иначе, – повторил он, – вы правы, хорошо. Но то, что я сообщу вам, не должно выйти за пределы кабинета. Я не имел отношений с Маргаритой Подольской, никогда не видел ее и вообще не вступаю в интимную связь с бабами. Я гомосексуалист.