Бабочка в гипсе

– Дурачок! – укорила я источник будущего богатства Коляна. – Успокойся, еще живот заболит!

Быдра изо всех сил вцепилась в мочалку. Стало понятно, что она готова сражаться до конца. Я сбегала на кухню, принесла кусок белого хлеба и протянула его любителю поролона.

– Давай поменяемся! Батон намного вкуснее мочалки.

Петя или Степан моментально выпустил из лап несъедобный предмет и схватил булку. Я скорехонько подобрала губку и отправилась на кухню, там у плиты опять суетилась баба Нила.

– В ванне быдра сидит, – сообщила я.

– Они не кусаются, – ответила старуха, – еще маленькие, наверно.

– Так вот, насчет клыков, – продолжила я и продемонстрировала сильно помятую мочалку: – Одна из быдр намеревалась вкусно позавтракать. Поролон не переваривается, он и пластиковые пакеты представляют особую опасность для животных, много щенков и котят погибло, наевшись в отсутствие хозяев всякой дряни.

– Вот черт, – расстроилась баба Нила, – что делать-то? В доме полно разных вещей, Колян в город уехал, а я могу недоглядеть за хулиганами.

– Их надо посадить в загон, – предложила я. – Знаете, для младенцев выпускают манежи. В зоомагазине продают железные заборчики. Ограждение придумано для щенят: перекрываете им часть комнаты, бросаете несколько безопасных предметов, ну, допустим, яблоко, морковку, сушку-челночек, и спокойно уходите. Щенок мирно слопает «игрушку» и заснет до вашего возвращения.

Баба Нила подперла рукой подбородок:

– Коляна заводчик быдр предупредил, что они должны жить на свободе, в клетке не размножаются. Сын их отпустил по всему дому гулять, он разозлится, если я Степана с Петром ограничу. Николай гневливый.

– Правда? – поразилась я. – За все время, что тут живу, Коля ни разу ни на кого голос не повысил.

Старушка открыла холодильник:

– Он редко бесится, да метко. Не дай бог ему под горячую руку попасть. Валентине как-то раз здорово досталось. Уж чего они не поделили, не знаю, я тогда в автосалоне работала, там машинами круглосуточно торговали, порой хозяин меня только ночью отпускал. Ну и день сегодня! Сделала вчера пюре, а оно исчезло! Кастрюля пустая!

Я перевела взгляд на плиту и против желания выпалила:

– Там была геркулесовая каша!

– Да ты чего, Лампа, – покачала головой мать хозяина, – мятая картошка, я растолкала ее пестиком, маслом заправила! И кто все слопал? Небось Томас, он как вечером погуляет, так ночью полки обшаривает! Кактус схарчил, теперь от пюрешки ничего не оставил. Ну мужики, что русские, что американцы – разницы никакой! Да и фиг бы с картошкой, новую сгоношу, слава богу, ее полно. Осенью купила у Володьки Сергеева несколько мешков и в подпол спустила. Ща принесу. Эхма, холод-то, лень на двор идти. Ладно, попозже схожу, авось снег с неба валить перестанет. О чем я говорила? Ах да! Прихожу в тот день домой, а у Вали свет горит! Не подумай, я не любопытная, в супружескую спальню без стука не вопрусь. Просто отметила, что они бодрствуют, и в ванную поползла. Щелкнула выключателем. Мама родная! Будто мамай прошел! Зеркало разбито, полотенца на полу, скомканные, все в крови! Стаканы стеклянные для щеток – в осколки! По полу мелочовка раскидана! Испугалась я, забыла про приличия, кинулась к невестке и сыну. Коляна дома не оказалось, а Валя в кровати лежит. Лицо в синяках, шея бордовая, словно ее душили, губа разбита. Я давай ее трясти. Невестка сначала соврала: «Шла домой с работы, поскользнулась, упала и головой о кирпичи, которыми клумба обрамлена, треснулась». Но я ее спросила: «Валюш, на чем же у тебя ноги разъехались? На дворе лето, гололеда нету, дождя третью неделю не было, и камни из сада я еще в мае на жестяные ленты поменяла». Тут-то она заплакала и сказала, что Колян на нее за дело разозлился и поучил как следует.

– И как вы отреагировали? – спросила я.

Баба Нила вынула из шкафчика большую побитую эмалированную миску.

– Нечего матери в семейные дела сына соваться. Колян не пьяница, не сволочь, не наркоман, просто иногда от гнева ум теряет. С пустяка не взбесится, да и Валя сама призналась: за дело он ей глаз подбил. Она ему изменила.

– Это вам Колян сказал? – удивилась я. – Редкий мужчина не бросит супругу, наградившую его рогами.

– Я сама догадалась, – отмахнулась баба Нила. – Валентина потом почти месяц дома сидела. Думаю, ей Эля, первая Николашкина жена, бюллетень спроворила. На тридцать дней в районной поликлинике освобождение не дадут, а в больнице – пожалуйста. Эля в хирургии служит, она доктор. И зубы Вальке она вставила, нисколечко в этом не сомневаюсь. Привела себя Валентина в порядок, челюсть отремонтировала, синяки залечила и на старую работу не пошла, уволилась. Почему? Там у нее положение было, оклад небольшой, но стабильный, могла вперед продвинуться. Есть один ответ: муж ей велел. Колян узнал, что у Вали в любовниках сослуживец… Эхма, все же попрусь за картошкой.