Золушка в шоколаде

– Ну, в принципе вы правы, – на всякий случай согласилась я.

Алевтина Петровна откашлялась.

– И ведь не соврал, на первый взгляд все так и есть. Олимпиада – вдова Ивана Васильевича, и дом находится под Москвой, вот он. Только не надо Ваське верить. И зря ты парню на шею вешаешься, у него таких тучи! Лучше уезжай домой, забудь Ваську, найди себе нормального мужчину и живи счастливо.

– Бабушку Василия зовут Олимпиадой? – проигнорировала я совет старой докторши.

Алевтина Петровна кивнула.

– А как ее отчество?

– Михайловна.

– Спасибо. Пойду поговорю с ней.

Алевтина Петровна покашляла в кулак.

– Не трать времени зря! Ничего не получится, не станет Липа говорить. Васьки тут давно нет, наверное, у очередной пассии пристроился. Чего скривилась? Неприятная вещь правда, но она как лекарство – горькая, да помогает. Василий ко многим в постель лезет, ему все равно с кем. Ты прилично выглядишь, да и по возрасту уже не девочка, послушай добрый совет: уезжай, не позорься. От Липы толку не добиться, Василия дома нет, он лишь наездами бывает, где на самом деле обретается, я понятия не имею.

– Спасибо, – вежливо закивала я, – но все же попробую поболтать с Олимпиадой Михайловной.

– Эх, молодежь… – укоризненно протянула Алевтина Петровна. – Лишь бы на своем настоять… Ну топай, в пятнадцатую комнату тебе.

Глава 18

Широкий коридор был заставлен велосипедами, детскими колясками, ведрами, пластиковыми тазами и поломанной мебелью. Кое-как протискиваясь между хламом, я миновала четырнадцать комнат, добралась до нужной, собралась постучать и замерла с поднятой рукой. Дверь отсутствовала, вместо нее зиял голый, не прикрытый ничем проем. Удивленная сверх меры, я поскребла по косяку и спросила:

– Можно?

Ответа не последовало.

– Разрешите войти?

И вновь тишина.

– Простите, если я совершаю бестактность… – забубнила я и без приглашения вошла в длинное и узкое помещение.

Перед глазами развернулась впечатляющая картина. Спальня оказалась пустой. В прямом смысле слова – никакой мебели тут не было, не имелось занавесок, ковра. В углу, у подоконника виднелась бесформенная куча. Стараясь не дышать – в комнатушке отвратительно воняло, – я подошла к горе тряпок и вдруг поняла: это женщина, она лежит прямо на линолеуме, не подстелив под себя даже газеты. Одеялом ей служила рванина, которая в прежней жизни, похоже, была мешком для картошки.

– Олимпиада Михайловна, – позвала я, – очнитесь.

Хозяйка даже не вздрогнула.

Мне стало не по себе. Вдруг алкоголичка умерла? Но потом я увидела, что грязная, рваная мешковина мерно опускается и поднимается – бабушка Василия дышала.

– Олимпиада! Липа! Ау! Эй! Очнитесь! – начала я на разные лады окликать пьянчужку.

– Ну и как? – раздался за спиной ехидный голосок Алевтины Петровны. – Побеседовала?

– Нет, конечно, Олимпиада лежит без сознания.

– А я предупреждала! Только кто-то не обратил внимания, – с легким злорадством напомнила врачиха.

– Как она живет? – покачала я головой.

– Абсолютно счастливо.

– В этой норе?

– У других хануриков и крыши над головой нет, – нахмурилась Алевтина, – пропили квартиры и на улице оказались. Липа тоже бы в овраге очутилась. Давно бы ее выселить надо, только ни у кого рука не поднимается вдову Ивана Васильевича турнуть. На станции сидит, бутылки собирает, еду у соседей на кухне ворует. Удивительной наглости женщина. Подойдет к плите, кастрюлю откроет, супа себе нальет и ест. У нас тут теперь гастарбайтеров полно, коренные жильцы ее стыдили, а пришлые пару раз побили, но никакого толку. Впрочем, кое-кто Липу жалеет в память об Иване Васильевиче. Она же жена доктора наук, представляешь? В помощницах у мужа служила, медсестрой была, отличной притом, люди на нее молились. Таких уговаривала! Ни у кого не получалось, а Липа спокойно к самым буйным подходила, без санитаров, никого не боялась, и никто ее пальцем не трогал. В жути-то страшные вещи творятся, но Липу все уважали.

– Как же она так опустилась?

Алевтина Петровна пожала плечами:

– Всякое случается. Наши считают – с горя, а я думаю – совесть замучила.

– А где дверь? – задала я глупый вопрос.

– Пропила, – ответила врач.

– Кому же она понадобилась? – заморгала я.

Пенсионерка развела руками:

– Ума не приложу, но нашелся покупатель. Еще третьего дня висела, а сегодня смотрю – ба, комната напросвет.