Золушка в шоколаде

Кое-кто из михайловцев был недоволен открытием детского дома.

– Понавезут беспризорных, – ворчали местные бабы, – в нашей школе учить начнут. Чего хорошего? Нормальная мать дитя не бросит, значит, кто на гособеспечении оказывается? Вот уж повезло так повезло.

Но когда в приют начали поступать первые воспитанники, кумушки прикусили языки. Дети оказались тяжелыми инвалидами: кто ехал в коляске, кто еле-еле ковылял, опираясь на палку, а кого несли на носилках. Стало ясно: ни о каких их занятиях в местном учебном заведении речи идти не может.

В новом детском доме требовались нянечки, и директриса стала брать на работу михайловских теток. Но трудолюбивые, с пеленок приученные вставать в пять утра и ухаживать за скотиной и огородом бабы не выдерживали не очень обременительной, в принципе, службы при больных детках.

Однажды к Алевтине Петровне прибежала Фаина Пригова и попросила:

– Дай скорей валерьянки.

– Что случилось? – полюбопытствовала врач.

– Все! – стукнула кулаком по столу Фаина. – Я увольняюсь, не могу больше. Лучше опять в коровницы, чем в детдоме санитаркой.

– Успокойся, – стала уговаривать Фаину Алевтина, – сгоряча решения не принимай, подумай. На ферму надо в четыре тридцать утра прийти, работа тяжелая, ведрами да вилами ворочать, в грязи по уши стоять, из резиновых сапог и ватника даже на Новый год не вылезти. А в приюте! Смена начинается в восемь, тепло, на кухне еды полно, ну ребенка поднять, помыть, горшок вынести, эка трудность…

Фаина зашмыгала носом.

– Коровы живые, а эти ребята мертвые, глаза пустые. Есть, правда, несколько хороших, даже улыбаются, но все равно очень страшно. Знала бы ты, Алевтина, какая там жуть творится. И Дина, директриса, воровка. У детей постельного белья нет, одни гнилые матрасы. Да у нас в коровнике чистота, а в спальни я еле-еле вхожу, так там воняет. Знаешь, чего Динка удумала? Дырки в лежанках прорезала, под них горшки поставила, ребяток привязала, чтобы не ерзали. Во как! Чистая жуть!

– Ужас! – всплеснула руками Алевтина. – Но ведь в детдом регулярно комиссия приезжает!

Фаина скривилась.

– Тогда все тип-топ. Простынки, пододеяльники, на тумбочках по конфетке. Красотища! Только проверяющие за ворота – хлоп, ничегошеньки нету.

– Неужели дети правду не рассказывают? – с недоверием спросила Алевтина.

– Они, несчастные, ничего не понимают, – вздохнула Фаина. – Ты права, на кухне можно кофе попить со сгущенкой, хлеба с маслом да каши манной наесться. И мясо сиротам положено, и яблоки. Только ничего этого они не видят, бурдой бедняг кормят, водой с капустой. Няньки с медсестрами домой продукты прут, а я не могу. Лучше к коровам, а там, в приюте, жуть кромешная!

Алевтина Петровна призадумалась. До нее давно доходили слухи, что психиатрическая лечебница, где содержатся взрослые люди, напоминает концлагерь. Но все же в сумасшедшем доме не творился откровенный беспредел, шизофрения может начаться у человека из любой, даже самой дружной семьи. Родственники вынуждены поместить лишенного разума в стационар, но они не оставляют его, приезжают проведать и могут поднять скандал. А вот несчастные, никому не нужные, брошенные дети – легкий объект для обворовывания и издевательств.

Алевтина Петровна, в те годы молодой, только недавно закончивший институт специалист, пришла в негодование и отправилась в милицию. Да не к местному участковому, а в Москву. Она попала на прием к симпатичному лейтенанту Николаю Симонову, а тот рьяно начал проверять сигнал.

Результатом той поездки стала свадьба Алевтины с Николаем и арест директора детдома. Сменилось и руководство психиатрической клиники для взрослых, в Михайлово прибыл Иван Васильевич Каретников с женой Олимпиадой Михайловной и маленькой дочкой Ариной.

Жизнь в детдоме и психлечебнице начала меняться с калейдоскопической скоростью. Неизвестно как, но Иван Васильевич, хоть и молодой, да уже доктор наук, ухитрился объединить два заведения, детское и взрослое, в одно. В принципе подобное было невозможно, но Каретников непонятным образом пробил слияние. Более того, заведение получило статус научного центра, а это означало другие ставки для сотрудников и иное финансирование нужд больных.

Иван Васильевич был невероятным энтузиастом, Олимпиада Михайловна стала верной помощницей мужа. Она обладала даром убедить любого, даже самого неадекватного больного. Уж как это у нее получалось, не знал никто, но Липе не требовался шприц с успокаивающим лекарством. Медсестра просто подходила к разбуянившемуся пациенту, говорила ему несколько слов, и человек затихал.