Любовь-морковь и третий лишний

– Мне на все хватит, – гордо вскинула голову Эвелина, – и несмотря на то, что злые и гадкие люди постоянно меня подставляли да в ментовку таскали, я кристально честный человек, раз пообещала, то расскажу тебе все без утайки, слушай и радуйся, какой эксклюзив за пшик получила!

– Хватит предисловий, – вскипела я, – где суть?

Эвелина поманила официантку:

– Свари еще кофе да налей в него не холодное, а горячее молоко. Потом собеседница повернулась ко мне:

– Если будешь человека шпынять, то он ничего хорошего не расскажет, это я тебе как опытная журналистка говорю.

– Похоже, ты была долгие годы редактором газеты «Рассвет над зоной», – не вытерпела я, – новости из третьего барака.

– Да, – неожиданно легко согласилась Эва, – стенгазету мы выпускали, верно, я с людьми в отличие от тебя беседовать умею, такие очерки писала! Кстати, нет ли у тебя знакомого писателя? Я могу свой дневник ему предоставить для литературной обработки, о гонораре договоримся.

– Давай вернемся к разговору о таинственных отпрысках бездетной Тины, – велела я.

Эва хмыкнула:

– Только на первый взгляд ситуация сложной кажется, на самом деле она проста, словно кружка.

Я тебе рассказывала, что Тина в подростковом возрасте гепатит подхватила?

Я кивнула.

– Да, привезла из деревни. Гепатит еще называют «болезнью грязных рук», а бабушка девочки, если я тебя правильно поняла, не отличалась аккуратностью.

– Это еще мягко сказано, – оскалилась собеседница. – Когда Полина Гавриловна в Москву приезжала, меня мигом тошнить начинало, не мылась старуха никогда, белье не меняла, зубов не чистила, сплошная навозная куча.

– И Тоня отправляла к ней на лето дочь?

Эва пожала плечами:

– Не в Москве же девчонке сидеть, наша квартира находилась на шумном проспекте, в доме, где был вход в метро, да еще на первом этаже. Конечно, раньше машин меньше было, но все равно, как апрель настанет, дышать нечем, о стеклопакетах и кондиционерах тогда и не слыхивали. Вот и представь себе, каково летом там было! В комнатах духотища, сил нет! Откроешь окно – шум несется и гарь с проспекта, поэтому Тину и отвозили к грязнуле! Мать небось так рассуждала: ну какая драма в немытых бабкиных руках? Зато дочка ночь спать спокойно будет и три месяца чистым воздухом дышать!

– Она хотела как лучше, а получилось как всегда, – покачала я головой, – гепатит – страшная болезнь, порой на всю жизнь след оставляет.

Эвелина ухмыльнулась:

– А не было его, гепатита.

– Ты же сама только что…

– Ладно, теперь не перебивай, – широко улыбнулась пьянчужка, – слушай правду про народную любимицу, белую и пушистую Валентину Бурскую.

Глава 15

Эвелина тосковала за решеткой несколько раз, ее жизнь – это цепь посадок и выходов с зоны. И всегда она оказывалась на нарах по причине дружбы с бутылкой. Выпив крохотную дозу, Эва засыпала, а когда открывала глаза, то получалось, что влипла в неприятность. То в квартире, где гудела теплая компания, убили человека, то хозяйку обворовали, а в сумке Эвелины неизвестно как оказались чужие золотые колечки, то алкашка приходила в себя в подъезде в окружении ментов, которых приволок незнакомый мужик.

– Сука она, – вопил он, – пошла со мной в укромное местечко, согласилась дать за копейки и вытащила из кармана документы вместе с портмоне!

Бедная Эвелина, слабо сопротивляясь, блеяла:

– Не виновата я, ей-богу, заснула от водки. Что дальше – не помню.

Для нее самой было большим удивлением услышать о своих «подвигах». Естественно, ей никто не верил, и она вновь оказывалась под замком, правда, ненадолго, преступления, совершаемые Эвелиной, на большой срок не тянули, пару раз ее менты просто били и отпускали.

Выйдя за ворота зоны в последний раз, Эва дала себе зарок не пить, может, она бы и не выдержала трезвого образа жизни, но заболели почки, последовала операция. Эвелина страшно испугалась за свою жизнь, сбегала в церковь и перед иконой дала зарок: никогда, ни с кем, ни по какому поводу она не прикоснется к рюмке.

Сдержать данное обещание было тяжело, еще труднее оказалось устроиться на службу. Судимую женщину не хотели брать даже на самую непрестижную работу, но в конце концов Эве повезло, над ней сжалились в управлении метрополитена. Похоже, там сидели милосердные люди, они вручили женщине швабру и разрешили мыть одну из платформ. По странному стечению обстоятельств это оказалась та самая станция, вход в которую располагался в ее отчем доме.