Любовь-морковь и третий лишний

Эвелина старалась изо всех сил, но после операции ее часто охватывала слабость и иногда она буквально валилась на скамейку, в ушах шумело, перед глазами прыгали черные мушки, по спине тек пот.

Рухнув в очередной раз на жесткое сиденье, Эва услышала тихий голос:

– Здравствуй, деточка.

Уборщица открыла глаза и увидела хорошо сохранившуюся пожилую даму, одетую в новую шубку.

– Добрый вечер, – с трудом ворочая языком от усталости, ответила Эва.

– Никак не узнала меня?

– Простите, нет.

Старуха вздохнула:

– Да уж, время никого не красит. Ладно, напомню, я Зинаида Самуиловна.

Эва ахнула, около нее сидела бывшая соседка, милейшая Зиночка. Эвелина помнила женщину молодой, веселой и очень приветливой. Если Зиночка сталкивалась с Эвой во дворе или подъезде, то обязательно протягивала девочке шоколадку со словами:

– Бери, не стесняйся, мне это добро девать некуда.

И это было чистейшей правдой, Зиночка работала акушеркой, и благодарные женщины тащили ей коробки, плитки шоколада и кульки со сладким. Впрочем, наверное, Зинаида Самуиловна имела от пациенток и более существенное вознаграждение, потому что незамужняя дама жила очень хорошо, тщательно следила за своим внешним видом. Но и сейчас, постарев, она не забыла прежних привычек. Эве приветливо улыбалась не старуха, а пожилая дама с тщательно уложенными седыми буклями и идеальным маникюром.

– Тетя Зина! – выпалила Эва.

Бывшая соседка поморщилась.

– Сделай одолжение, не величай меня тетей, право, это смешно.

– Простите, – осеклась Эва, – по детской привычке вылетело, я вас очень любила!

– И ты мне нравилась, – кивнула Зинаида Самуиловна, – милый, вежливый, начисто затюканный родителями ребенок. Сколько раз я говорила Григорию, уж коли решился чужую девочку воспитывать, так имей милосердие, не гробь детку, она в чем виновата?

Но нет, не по себе, видно, он ношу взвалил, да и Тонька хороша!

– Значит, я им точно неродная, – протянула Эва.

– А ты до сих пор не разобралась? – удивленно вскинулась Зинаида. – Ладно в детстве, но потом бы и понять могла – чужая ты им!

– Зачем тогда Григорий меня дома оставил, – горько воскликнула Эва, – уж лучше б в приют отправил!

Зинаида усмехнулась:

– Дело давнее, все поумирали, можно тебе и правду сказать. Денег Григорию твой отец дал, хорошо заплатил!

– Вы знали моего папу? – закричала Эва. – Кто он? Хоть намекните!

В глазах Зинаиды мелькнула настороженность.

– Не довелось мне с ним встретиться!

– Отчего же вы тогда про деньги заговорили?

Зинаида Самуиловна осторожно поправила сильно взбитую прическу.

– Тоня один раз ко мне прибежала в истерике, на колени бухнулась да как закричит: «Зиночка, спаси, беги к нам, Гришка Эвку убивает».

Перепуганная Зинаида метнулась в соседнюю квартиру и буквально вырвала из рук побелевшего от ярости мужика находившуюся без сознания дочь. Акушерка же вызвала «Скорую», но приехавшие врачи констатировали:

– Это просто обморок, следов побоев нет.

– Паскуда, – взревел Григорий, – убил бы! – Потом он убежал прочь.

Эву увезли в больницу, а Тоня, заливаясь слезами, рассказала Зине свою семейную историю. Девочка Грише не родная, терпеть ее дома он согласился за деньги, которые заплатил ему родной отец Эвы. Тоня и Григорий очень хотели выехать из коммуналки в собственную квартиру, что удалось им лишь после «приобретения» Эвы. Но, очевидно, не по коню седло, потому что деньги давно иссякли, а девочка осталась, и до Григория с большим опозданием дошло: ему предстоит кормить, поить и одевать чужого ребенка.

– Мне тебя жаль было, – вздохнула Зинаида, – такая запуганная, дрожащая, вечно в обносках, только замечания Григорию делать бесполезно было, хорошо, что он преставился, с Тоней тебе лучше, наверное, жилось. Во всяком случае, никаких ваших скандалов я не слышала.

– Вовсе нет, – тихо ответила Эва, – мама меня ненавидела, прямо не переваривала, она Тину любила.

– Да уж, – сложила губы куриной попкой Зинаида, – было за что.

– Верно, – кивнула Эва, – Тинка хорошо училась, гордостью школы слыла.

– Так у нее все условия имелись, – перебила Зина, – а для тебя даже стола не нашлось, как ни загляну, Эвочка над подоконником скрючилась. И дел на ребенка гору взвалили, неужели ты забыла? А я хорошо помню, как ты по двору шмыг-шмыг-шмыг. Булочная – молочная – помойка, Тину ни разу с поганым ведром не встречала.