Королевский крест

— Без подпитки извне гражданские войны не длятся долго и не принимают крайних форм, — медленно произнес Чернышев. — Кровь берет свое: люди перестают убивать братьев. Народ не в состоянии уничтожить себя сам. Нужны палачи, нужны те, кто не устанет убивать. Нужны чужаки.

— Ты знаешь, о чем говоришь, — после паузы ответила Клаудия.

— Да, я знаю, — вздохнул Роберто. — Слишком хорошо знаю.

— Но наша война отличается от твоей, — подумав, ответила девушка. — Навам не были нужны наши замки, наши земли и наши богатства, даже власть над нами им требовалась только для того, чтобы успокоить челов, не дать Инквизиторам повода для атаки на Тайный Город. Большая часть захваченных сокровищ была передана семье Масан. У кланов Камарилла очень широкая автономия…

— Тогда зачем был нужен конфликт?

— Никто не говорит, что он был кому-то нужен. Конфликт возник, и у сторон появилось желание одержать в нем победу, цель стала оправдывать средства, и все закончилось Расколом. — Девушка вздохнула и склонилась над любовником: — Дай я посмотрю.

Чернышев почувствовал легкое прикосновение тонких и холодных пальчиков. Клаудия осторожно подняла правое веко Роберто и внимательно исследовала глаз.

— Болит?

— Почти нет.

Девушка заставила Чернышева выпить остро пахнущий бальзам, притупивший боль и придавший сил, каждые четверть часа меняла примочку на глазу, а все остальное время сидела или полулежала рядом, то прикасаясь к любовнику рукой, то плечом, то положив голову Роберто на бедра. Клаудия как будто боялась отпустить его, боялась разорвать нить нежных прикосновений.

— Все идет как надо.

На белке, чуть левее радужной и немного заходя на нее, появилось алое пятнышко. Клеймо Бруджа, клеймо Алого Безумия.

— Пару дней ты будешь не очень хорошо видеть этим глазом. Как будто через красноватую дымку. А потом пройдет. — Тонкие пальчики отпустили веко и взъерошили волосы Чернышева. — Зачем ты согласился?

— Так твоему отцу проще смириться с тем, что мы вместе.

Пальцы на мгновение замерли.

— Это важно?

— Я не хочу, чтобы он нам мешал…

И почувствовал прикосновение холодных, чуть солоноватых губ. И прильнувшее тело, ищущее его тепла. И сжал девушку в объятиях, с головой окунаясь в омут холодной страсти.

Чернышев не знал, когда вернулись Бруджа и Жан-Жак. Возможно, до восхода, возможно, после: «Ягуар» обеспечивал защиту от смертоносных лучей, а автоматические ворота ограды и гаража позволяли попасть в дом, не покидая машины. В любом случае, когда они вернулись, он был еще наверху, в спальне Клаудии. И оставался бы там до тех пор, пока не проснулась бы девушка, но властный Зов заставил его подняться, накинуть одежду и спуститься на кухню. Властный, всепроникающий Зов, доступный лишь масанам и их вассалам, принявшим клятву на Амулетах Крови.

Александр сидел, положив руки на стол и глядя на стоящую перед ним бутылку красного вина и ополовиненный бокал. Чернышеву не собирались предлагать ни присесть, ни разделить с хозяином вино. Ему не предлагалось даже открывать рот: Бруджа заговорил, едва Роберто появился в проеме:

— Если нам удастся вернуться в Рим, тебе придется стать более скрытным. Все знают о пристрастиях Клаудии, но это не должно выставляться напоказ.

— Да, барон.

Александр помолчал.

— Придет время, чел, и ты пожалеешь, что я не убил тебя сегодня ночью.

— Почему?

Чернышев спросил и сразу же пожалел об этом: догадался, как ответит Бруджа, и не захотел слышать ответ. Но было поздно.

— Потому что, когда она тебя бросит, тебе будет очень плохо. И ты сам начнешь звать смерть. Будешь выть, бросаться на стену и гореть, вспоминая холодную любовь моей дочери. Может, сумеешь преодолеть кошмар. Выживешь. Но потухнешь. Может, убьешь себя. Может, бросишься в объятия другой женщины ночи, но это будут последние объятия в твоей жизни: только моя дочь умеет любить чела долго.

Роберто понимал, что старый барон говорит правду, понимал, что был далеко не первым челом, которому шептала признания ледяная красавица, но это ничего не меняло: сейчас он был с Клаудией и не собирался добровольно отказываться от нее. Любовь масана затягивает.

— Я все понял, повелитель. — Чернышев склонил голову. — Могу я идти?

— Иди.

Бруджа покачал головой и поднес к губам бокал с кровавым напитком. На его груди сверкнул алым пламенем рубин.