– Да, – на всякий случай согласился я, – а вы Мария Ивановна Беркутова?
Собеседница кивнула, тут в коридор вылетела растрепанная бабка в темно-синем застиранном халате и заухала совой:
– Сколько раз говорено, не держи дверь открытою! Сквозняк гуляеть, дите мне простудишь. Шалава! Запахни вход!
– Отстань, баба Катя, – незлобиво ответила Маша, – твоя внучка и без сквозняка постоянно сопливая.
– Заткнись и затвори дверь! – перешла на визг бабка.
Не желая стать причиной скандала, я выполнил приказ, но боевые действия шли своим чередом.
– Не смей к моим гостям липнуть, – сжала кулаки Маша, – за дочкой смотри! Она с утра до ночи бухая, уродку родила, вот та и болеет!
– Анька с горя квасит, – заорала старуха, – а ты б…
– Ну и че, – спокойно отреагировала Маша, – завидуешь? Смотри не лопни.
– Мерзавка, дрянь подзаборная, – выступала милая бабуся.
– … – отбила подачу Маша.
И тут из глубины коридора вылетели два ботинка, один угодил бабке в затылок, второй шлепнулся у моих ног.
– Урою на… – басом заявил невидимый мужчина. – Заткнулись и разошлись, спать не даете, промежду прочим, мне в ночную выходить.
– Ко мне из милиции пришли, – оповестила его Маша, – ща кой-кого в обезьянник упрячут!
Бабка, держась за голову, неожиданно быстро умчалась. В квартире восстановилась тишина.
– Уроды, – звонко сказала Маша, – притихли, гады! Вот и сопите в тряпочку! Пойдемте, расскажу про них, сволочей. Сюда!
Я, не успев опомниться, шагнул в длинную полутемную комнату, сделал вдох и чуть не потерял сознание. Амбре, витающее в коридоре, было неземным ароматом по сравнению с запахом жилища Беркутовых.
Маша, очевидно, поняла мое состояние. Усмехнувшись, она распахнула форточку и предложила:
– Садитесь сюда, около окна, а то вас стошнит с непривычки, я-то принюхалась. Хотите чаю?
Я на автопилоте кивнул.
– Ща, – пообещала Маша и ушла.
Я, хватая ртом восхитительно свежий воздух Садового кольца, вливавшийся через узкую щель, начал осматриваться.
Ни одного свободного сантиметра. Я сижу на колченогом кресле, оно придвинуто к столу, тот примыкает к гардеробу, шкаф граничит с полками, рядом с ними дверь. С правой стороны стоит ширма, из-за которой доносятся хрипяще-клокочущие звуки, а в центре комнаты красуется раскладушка, где горой вздыбилось темно-синее ватное одеяло и подушка, никакого постельного белья не было и в помине.
– Во чай, – сказала Маша, возвращаясь в комнату, – держите.
– Спасибо, – бормотнул я, – мне расхотелось, извините, что доставил вам хлопоты.
– Воняет, да? – прищурилась Маша. – Это мама!
Я растерянно заморгал.
– Мы тут втроем прописаны, – пояснила девушка, – Олеся, я и мама. Должны, по идее, нам отдельную жилплошадь дать, большую. Мама пластом лежит, денег на памперсы нет, отсюда и запах. Я, правда, стираю, только квартира общая, соседи, видели, какие? У бабки дочь алкоголичка, внучка дебил, а Мишка с зоны откинулся, теперь вроде честный, на хлебозавод устроился. Красиво живем! Только я простыни в ванной развешу, либо старуха, либо уголовничек сдерут их и визжат: «Нечего места общего пользования занимать! В комнате веревки приладь». А куда их привязать? Вот и приходится белье в прачку таскать, а это очень дорого. Олеська, правда, помогала. Мы с ней так рассудили: она дает деньги, я ее не трогаю. А уж если невмоготу станет, тогда поменяемся местами. Но я пока терплю, на работе отдыхаю, она у меня сменная, двенадцать часов за прилавком отстою, потом сутки дома. Ничего, прорвемся. Врач сказала – недолго терпеть осталось, скоро мать помрет. Вот только, блин, соседи достали! Вы…
– Извините, Маша, я не участковый!
– Так я знаю, – кивнула девушка, – распрекрасно с Андреем Николаевичем общаюсь. Он сюда заглядывает, Мишку проверяет, того условно-досрочно освободили. Я ведь чего просить хотела: нельзя Олеськино тело придержать? Чтоб мне его не через три дня хоронить, а позднее? Я думала, никто не придет, звякнула и…
– Вы позвонили в отделение с просьбой о встрече со следователем?
– Ага, – закивала Маша, – вернее, не так было! Сначала ваши мне на домашний позвонили и сообщили: «Мария Ивановна Беркутова? Олеся Беркутова вам кто?» Говорю – сестра, а мужик в ответ: «Олеся померла в кафе».
Я во все глаза смотрел на Машу. Еще пять минут назад я был абсолютно уверен: девушка не знает о кончине сестры, и вот сейчас выяснилось обратное. Но Маша, похоже, не расстроена, следов слез не видно, и она весьма деловито ведет разговор.