Верхом на «Титанике»

Но в тот день прагматичный дед почувствовал беду и оказался прав.

И года не прошло, как Настенька скончалась. Ни Наташа, ни Федор подробностей не рассказывали, то, что в семье вновь стряслось несчастье, двор понял лишь по черному платку, который повязала тетка девочки. Несколько дней бабы маялись от любопытства, потом Парамонова набралась смелости и остановила Наташу у подъезда.

– Чего ты в трауре? – осторожно спросила она.

– Настя умерла, – коротко ответила Наташа.

– Как? – отшатнулась Парамонова.

– От инсульта.

– Ребенок?

– Да.

– Разве такое случается?

– Редко, но бывает.

– Вот горе! – заохала Мария Ивановна.

Наташа кивнула и ушла. Еще через несколько месяцев брат с сестрой продали квартиру молодой паре и исчезли. Нового адреса они никому из соседей не оставили, связь с ними двор потерял навсегда. А у молодых новоселов начались неприятности, вроде муж прогорел с бизнесом, квадратные метры они продали агентству. Бывшая жилплощадь семьи Альварес долго пустовала, потенциальных покупателей отпугивала дурная слава квартиры. В конце концов ее приобрел «новый русский» из местных, поговаривали, он собирается сдавать комнаты.

Глава 29

Вечером мне так и не удалось переговорить с хозяйкой, обычно засыпающая после полуночи Элеонора улеглась в кровать еще до моего прихода, чем насторожила меня.

– Может, она заболела? – поинтересовался я у Ленки.

– Не жаловалась, – пожала плечами домработница, – наверное, устала.

Я тоже пошел в спальню, но от чувства тревоги не избавился. Разве Терминатор способен испытывать слабость? Почему хозяйка залегла под одеяло, не дождавшись секретаря? По городу бродит грипп, вдруг он посетил и нашу квартиру?

Но утром Элеонора выглядела как обычно, она внимательно выслушала мой отчет и приказала:

– Сначала звонишь стоматологу, узнаешь адрес Лады Ермолаевой, потом едешь вот в эту библиотеку, находишь в фонде учебник по вокалу и книгу про Ивана Олежко, затем снимаешь с них ксерокопии, привозишь мне и рысишь к Ладе. Понятно?

Я кивнул и бросился исполнять приказ. С первой его частью я справился легко, Игорь сообщил мне все необходимые координаты и повторил:

– Если с зубами есть проблемы – приезжайте.

– Спасибо, – поблагодарил я и поехал в библиотеку.

Там незамедлительно начались трудности. Сначала мне очень долго оформляли читательский билет, потом пришлось обращаться в справочный отдел, так как автора книги «Жизнь Ивана Олежко» я не знал. Затем выяснилось: она на руках, потом оказалось, что сотрудница хранилища перепутала, том мирно скучает на полке. В конце концов, побегав по разным залам, я получил две книжонки, находившиеся в девственном состоянии. Похоже, до меня ни учебник по пению, ни биография певца никому не понадобились. Копировальная машина оказалась занята, и я от тоски стал изучать учебник. Никакого интереса он у меня не вызвал. Это была узкопрофильная книга, обычного человека в ней мог привлечь лишь один раздел: «Как быстро справиться с начинающейся ангиной». Может, авторша являлась великолепным педагогом, но отоларинголог из нее был никудышный, из всего объема медикаментов госпожа Вронская вспомнила лишь о люголе и активно рекомендовала его всем. «Жизнь Ивана Олежко» была написана более живо, речь в ней шла не о деде Валентина, а о его далеком пращуре, который блистал на подмостках императорского театра. Начиналась биография, как заправский детектив. «1721 год, театр. Высоко взятая, хрустально чистая нота зазвенела в зале. «Ах, – закричал женский голос, – ах! Мари! Помогите! Она умерла». Началась суматоха, заметались служащие, в ложу быстрым шагом прошел врач, но помочь Марии Шабановой он уже не мог – красавица скончалась прямо во время действия. Иван Олежко, только что блистательно исполнивший арию Ленского, схватился за голову и, рыдая, ушел в гримерную.

– Ваня, – кинулся за ним ближайший друг Петр Камкин, – Ваня!

– Что, дружище? – грустно спросил тенор. – Видишь, опять оказия повторилась! Проклятие на наш род наложено! Иначе с чего люди погибают!

– Так от переживаний жилы лопаются, – обнял друга Петр, – слушатели восхищение огромное испытывают, не выносят восторга, тут и апоплексический удар!

– Может, бросить небожеское занятие? Уйти в монастырь…»

Дальше читать стало невмоготу. Во-первых, тексту явно требовался редактор, во-вторых, я очень не люблю псевдоисторические произведения. Мой отец, прозаик Павел Подушкин, работал именно в этом жанре, но он тщательно изучал материал, просиживал долгие недели в архивах и не допускал откровенно бесцеремонных ляпов. А в этой книжонке! 1721 год! И главный герой поет арию Ленского! Ну не чушь ли! Чайковский написал оперу в девятнадцатом веке, в восемнадцатом никто и не слыхивал ни о каком поэте, убитом на дуэли Евгением Онегиным!