Невысокие дома, покрытые облупившейся желтой штукатуркой, стояли буквой «П», во дворе наблюдалась совсем уж патриархальная картина. Дядька в мятых спортивных штанах и грязной майке колотил палкой по вытертому, когда-то красному ковру, висевшему на железной палке, прикрепленной между двумя деревьями. Давно я уже не встречал людей, выбивающих половики дедовским способом.
Во времена моего детства такая перекладина имелась и в нашем дворе, и зимой, когда ударял морозец, жители массово чистили паласы снегом.
Сейчас почти у всех имеются пылесосы, но, видно, этот дядька жил по старинке. «Бах, бах, бах», – разносилось по двору.
Я огляделся, увидел в противоположном углу скамейку, на которой тосковала старушка с детской коляской, и решил провести разведку боем.
Я приблизился к лавке и спросил:
– Разрешите присесть?
– Не куплено место, – буркнула старушка.
– Устроился бы там, чтобы вам не мешать, но пыль очень летит!
Старуха оживилась:
– Ну не урод ли?
– Кто? – решил я поддержать разговор.
– А Шурка, – кивнула бабка в сторону мужика, – пропил все из дома: и пылесос, и телевизор, и радио. Теперь вона, руками бьет!
– Ковер-то уцелел, – улыбнулся я.
– Да кому он нужен! – воскликнула старуха. – Ему лет, как мне, скоро тыща исполнится.
– Быстро время летит, – покачал я головой.
– Жизнь прошла, – грустно сообщила бабулька, – а я ее и не заметила, летит, летит, ошалеть можно! Все меняется.
– Вовсе не все, – я решил подобраться к нужной теме, – вот в этом дворе ну просто как во времена моего детства. Хоть кино про шестидесятые снимай!
Бабуля подняла на меня голубые выцветшие глаза.
– Из наших будешь? Не припомню тебя! Звать-то как?
– Иван Павлович Подушкин.
– Олимпиада Тихоновна, – церемонно кивнула собеседница, – старая совсем стала. Ты из какой квартиры-то?
– Я не отсюда, здесь мои подружки жили, Рита и Аня, маму их звали Степанида, может, встречались с ней?
Олимпиада Тихоновна тоненько засмеялась:
– А то нет! Сто раз на этой лавочке сиживали, кофты плели. Вязать Степанида любила, да и я в молодости рукодельницей была. И сейчас бы могла, только глаза не дают, вижу плохо совсем. Вечно она, покойница, на девчонок жаловалась: не слушаются, грубят. Только посмотришь на нонешних и подумаешь: наши ангелами были, всех грехов – с парнями за гаражами целоваться. А теперь!
– Степанида умерла? – спросил я.
– Так давно уж, – пригорюнилась Олимпиада Тихоновна, – еще в шестидесятых. Девки замуж повыскакивали да съехали. Вернее, Ритка с мужем раньше умотала. А Анька позже.
– Вместе с отцом?
– Ну сказал, – усмехнулась Олимпиада Тихоновна, – он еще когда спился! И не вспомню! Степанида девчонок сама на горбу тащила, все причитала: «Мне бы их замуж пристроить за хороших людей, и помирать можно».
И ведь напророчила себе! Ритка, старшая ее, за парня из нашего двора выскочила, как его звали-то… э… Сережа! Во, вспомнила! Ну ты скажи, что с памятью делается! Вчерашний день не расскажу, а начну про прошлое думать, прямо на ладони лежит!
Ничего странного, просто это один из признаков развившегося склероза. Пожилой человек может напрочь забыть события ближайших часов, зато в деталях сообщит, чем занимался семнадцатого октября тридцать шестого года.
– Жалко Степаниду, – абсолютно искренне вздохнул я, – значит, Анна тут одна?
– Почему? – удивилась Олимпиада Тихоновна. – С теткой. Если дружили, помнить должен, Клавдия, сестра Степаниды!
Я хлопнул себя ладонью по лбу.
– Тетя Клава! Совсем забыл про нее. А сейчас кто в их квартире живет?
– Так она и осталась, Клавка.
– Клавдия жива?
– А чего странного? Она меня моложе!
Страшно обрадовавшись, я быстренько попрощался с Олимпиадой Тихоновной, пошел к метро. Вряд ли Степанида имела тайны от родной сестры, с которой к тому же жила в одной квартире.
Клавдия оказалась дома. Маленькая, чистенькая, в сером халате, она походила на домовитую мышку.
– Чего пришел? – поинтересовалась бабуля.
– Добрый день, – улыбнулся я, – принес вам привет от Сергея Петровича, вот, держите.
Клавдия уставилась на большую коробку конфет, за которой я только что сбегал к метро.
– Сергей Петрович? – удивленно спросила она. – Кто такой?
– Как? – фальшиво возмутился я. – Родственник ваш, муж Риты, зять Степаниды, Сережа, вы в соседних квартирах жили.