— Входите, ребятишки, — отпирая касанием ладони свою дверь сказал Пер. — Входите.
Комната была большая и светлая. Вот и все, пожалуй, что можно сказать о ней. Узенькая кровать, прибежище аскета, огромный экран терминала, два кресла у стола, полки с книгами и вещами… Мое жилище казалось уменьшенной копией этой комнаты.
Впрочем, одно отличие нашлось. Свободная от мебели стена была пестрой от крошечных фотографий. Они были раскиданы без особого порядка, группами по четыре-пять. Детские лица.
Много подопечных вырастил Наставник Пер.
Я замер у стены, скользя взглядом по улыбающимся детским лицам, надеясь — и боясь, узнать свое.
Но вначале я увидел маленького Тага. В детстве он был более светловолосый, но я его узнал. Гана тоже, без труда. В этой группе фотографий остались еще два мальчика. Один — ярко-рыжий, веснушчатый, про таких говорят «Матушка их любит», улыбающийся во весь рот.
— Инка? — спросил я.
— Инка, — тихо подтвердил Наставник. — Он погиб… остался там… прикрывая Уход.
— Таг мне рассказывал, — кивнул я.
Значит вот это — я?
Кажется, единственный не улыбающийся ребенок на всей стене. Насупившийся, даже напряженный.
Вряд ли Наставник не мог улучить другой момент, чтобы снять мое изображение. Видно, это показалось ему более правильным, правдивым.
— Я всегда был такой серьезный? — спросил я.
— Как правило, — согласился Наставник. — Даже когда проказничал.
Он еще мгновение смотрел на фотографию Инки, потом отошел к терминалу. С нарочитой бодростью воскликнул:
— Значит так, двенадцатая группа! Вы в гостях у интерната на трое суток!
— Ура, — серьезно сказал Ган.
— Гостью из… э…
— Седьмая группа, Наставница — Сени Аруано, — напомнила Катти.
— Гостью из седьмой группы это тоже касается.
— Ура, — согласилась Катти.
— Временную работу вам найдем, — Пер вздохнул. — Медобследование никогда лишним не будет, лекция ребятишкам о чужих формах жизни — тоже. Ну а тебе, Ган, придется порыться в наших управляющих системах.
— Все то же старье стоит? — солидно поинтересовался Ган.
— А нам сверхбыстрые системы ни к чему, в общем-то, — пожал плечами Пер. — Так, где бы вас поселить…
Он коснулся терминала. Экран засветился.
— Ваша комната занята, — с сожалением сказал Наставник. — Ох, ну и бардак у этой группы…
Я сделал несколько шагов к столу.
На экране была узкая, длинная комната. Вид сверху. Четыре кровати, на двух — раскиданная одежда. Брючки, рубашки, белье. Продырявленный камешек на нитке. Изображение все время двигалось, наплывало, отступало, в него попадали стены, дверь, окна, словно камера жадно и пристально вглядывалась в чужой дом. Вот хищный быстрый наплыв — раскрытая тетрадка. Камера скользнула вдоль строчек, разворачиваясь, чтобы удобнее было читать. Кажется — стихи.
— Их Наставник… по-моему, Дон…
Пер покосился на меня.
— Что с тобой, Никки?
Я молчал.
— Кстати, первый тест, — старик заулыбался. — Как бы ты справился с этой ситуацией и приучил ребятишек к порядку?
Изображение опять сменилось. Камера заглянула в санитарный блок, неодобрительно задержалась по скомканных и брошенных в угол носках…
— В первую очередь я бы не подглядывал в чужие комнаты, — прошептал я.
Наступила мертвая тишина.
— Это не чужая комната, Никки! — отчеканил Наставник. — Это подопечные нашего интерната.
— Они знают, что за ними наблюдают?
— Разумеется! Разумеется, нет!
Камера брезгливо заглянула в унитаз и поплыла прочь из санитарного блока.
— Это гнусно, — сказал я. Оглянулся, ища в лицах друзей поддержки.
Нет, не дождусь.
— Что гнусно, Никки!? — возмущенно воскликнул Пер. Дряблое старческое лицо задрожало в немом возмущении. — Гнусно — не позволить малолетним сорванцам смыться из интерната на космодром? Гнусно — пресекать недостатки в самом начале? Гнусно — увидев, что дети болтают заполночь, включить инфралучи и дать им выспаться перед новым чудесным днем?
Меня чуть наизнанку не вывернуло. Руки задрожали.
Вот теперь я верю, что страдал импульсивностью…
— Гнусно следить, — сказал я. — Гнусно следить и повелевать. Строить знания на обмане. Доброту — на доверии.
— Ты не прав, Никки, — мрачно сказал из-за спины Ган.