Звёзды — холодные игрушки

— Нельзя так, Ник! — примиряюще поддержал его Таг. — Извинись…

Мне — извиняться?!

Лишь Катти молчала…

— Когда ты станешь Наставником, — прошептал Пер, — ты поймешь…

— Я не буду шпионить!

— Тогда ты не сможешь помочь детям.

— Тогда я не буду Наставником!

Старик затряс головой.

— Опомнись, мальчик! Я ручался за тебя перед Советом!

— Зря!

— Ты же знал, что вся территория интерната наблюдается! Все это узнают, становясь взрослыми! Все понимают, что это нужно!

— Я — не все!

— Если бы Сени Аруано не проследила за девочками, одевающими кукол, и не помогла Катти осознать ее талант врача и художественную бездарность, Катти сейчас была бы никому не нужным, мучающимся собственным бессилием, модельером! — рявкнул Наставник. Перевел дыхание. — Если бы я не читал твои юношеские стишки, ты вырос бы никчемным поэтом! Читал бы на площадях… — он наморщил лоб, — «Тысячи птиц летят на огонь, тысячи слепнут, тысячи бьются, тысячами погибают птицы, тысячи трупиков остаются…»

— Раз это так бездарно, — очень спокойно спросил я, — почему вы помните их до сих пор?

— Это мой долг — помнить все неудачи подопечных!

— Я тоже помню, — неожиданно сказала Катти. — Как сейчас помню, как ты читал, Никки… «И смотритель не может все это стерпеть, не может смотреть, как гибнут его любимцы. „Да пропади оно пропадом!“ — он говорит. И гасит маяк. И маяк не горит. А в море корабль налетает на риф — корабль, плывущий из тропических стран, корабль, везущий тысячи птиц, тысячи птиц из тропических стран. Тысячи тонущих птиц».

— Ерунда, — резко сказал Наставник. — Катти помнит, потому что твои отношения с ней всегда были излишни эмоциональны. Но ведь никто этому не препятствовал! Вы были признаны гармоничной парой, и на все ваши детские шалости…

— Вы подлец, Наставник, — сказал я. И ударил его по щеке.

Несильно.

Без желания причинить вред этому старому человеку.

Но в полной уверенности, что приходит момент, когда легкий удар по щеке заменяет долгие и сумбурные выражения неприязни.

Пер шатнулся, словно я бил в полную силу. Прижал ладони к лицу.

А мои руки заломили за спину.

Я оглянулся — Таг и Ган держали меня, неумело, но старательно. Куда подевалась их неприязнь к прикосновениям!

— Не стоит, — сказал я. — Больше я его бить не собираюсь.

Но они не отпускали.

Мне хватило бы пары секунд, чтобы вырваться. Раскидать их, причинить сильную боль и повреждения.

Но я не собирался драться с друзьями, даже если они не правы.

— Тысячи тонущих птиц… — прошептала Катти, медленно отступая в угол комнаты. — Тысячи тонущих птиц…

Наставник отнял руки от лица. Щеки у него раскраснелись, но не от удара, а от волнения, равномерно. Румянец ему даже шел.

— Ты моя самая большая неудача, Никки, — сказал он.

— Я единственный из твоих подопечных, кто остался человеком, — ответил я. Подумал, и поправился: — Стал человеком. Вопреки.

— Никки… — выдохнул под моим ухом Таг. — Проси прощения, Никки!

— Тебе обеспечен санаторный режим, Ник, — сказал Наставник. — Пожизненный санаторный режим.

— Я обдумаю эту перспективу, — пообещал я.

— А мне — позор… — Пер опустил глаза. — Позор на старости лет… на весь остаток жизни…

— И этот вопрос я постараюсь решить, — сказал я. Холодное бешенство судорогами сводили мышцы. Мне казалось, что стоит Тагу и Гану схватить меня покрепче, попытаться ударить, и что-то произойдет. Что-то страшное и манящее одновременно…

Но они просто держали меня. Два моих несчастных друга, на глазах которых свершилось чудовищное кощунство.

— И смотритель не может все это стерпеть… — произнесла в отдалении Катти. Засмеялась захлебывающимся, плачущим смехом.

Часть 4. Человек

Глава 1

Камера совсем маленькая. Четыре на четыре шага. У Алари было просторнее.

Да еще половину места занимает кровать.

Даже ходить невозможно. Встать, развернуться, отжаться от пола… Снова лечь. Правда, говорят, что это недолго. Решение будет принимать не Мировой Совет. Это ведь мелочь. Решение примет Наставник Пер. Быстро и справедливо. Другие Наставники подтвердят или изменят приговор.

Мне сообщат о результатах.

Самое смешное, что это называется покаянием Наставника.