Звёздная Тень

— Ты не нашел? — спросил я.

— Нет. Потом, когда мальчик вырос и стал умнее, когда перестал в забытьи звать подруг именем девочки, он понял, в чем было дело. Просто он любил… он пылал ослепительным светом… а девочка светила отраженным. И не за что ее винить. Она сама верила, что им предстоят вечная жизнь и вечная любовь. Но Тень… Тень знала правду. И подарила ей свободу.

— Ты не можешь ее забыть? Не можешь простить Тень?

— Забыть… я давно ее забыл, Петр. Я почти не помню лица. Меня и Раду соединяет в сотню раз больше воспоминаний, больше радости и грусти, чем того мальчика с той девочкой. Я не могу простить другое, Петр. Тот миг… когда впервые прошел Вратами. Запах моря, плеск волн, багровое небо — был закат… Миг восторга — краткий миг, когда все еще впереди, и мы были вдвоем. А потом я посмотрел на свою руку — пустую, сжатую в кулак. Закат погас, море умерло, а мальчик закричал от боли. Вот этого — этого я не простил, Петр.

— Тень не приносит счастья.

— Тень дает свободу. А как ей распорядиться — личное дело каждого. Если твое счастье вылеплено из чьей-то несвободы — тебе не повезло.

— Значит, счастья нет.

— Значит — нет. Петр, если ты искал идеальный мир, который поможет вам, принесет процветание, безопасность и счастье — ты ошибся. По крайней мере в одном пункте.

— Я искал лишь свободу, Кэлос.

— Ну? Ты ее нашел. И много ли тебе от этого радости?

— Немного. И теперь я не знаю, что мне искать.

Мы замолчали. Флаер несся над планетой, вокруг сверкали звезды. Далекие, красивые, свободные, скованные единой цепью звезды.

Из чего выбирать, если ни одно решение не даст правильного ответа?

Суровая мечта Геометров?

Злая практичность Конклава?

Равнодушная вседозволенность Тени?

Когда есть лишь две альтернативы — всегда можно надеяться на третью.

Но лишь в сказках третий сын побеждает дракона, а третье желание оказывается верным.

В мирах несвободы, в мирах жестко ограниченных прав, в мирах вольной анархии — всегда и всюду люди обречены страдать. Терять, искать, ошибаться. Причинять боль и терпеть муки. Мне нужно то, чего никто не в силах дать. Мне нужен рай, а рая просто нет.

— Тебе тяжело, — сказал Кэлос. — Я понимаю. И все же мой совет… мой единственный совет — прими Тень. Она не станет мешать. Если вы захотите стать счастливыми — вы ими станете. Это лучше, это неизмеримо лучше, чем умереть навсегда.

— Так говорил мой дед… когда оказался в теле рептилоида. Мне бы сейчас его совет.

— Ты можешь рискнуть. Войти во Врата. Если ты и впрямь хочешь найти своего деда…

— Откуда мне знать, чего я хочу?

— О. Ты взрослеешь, парень. Кстати, приглядись к зеленой звезде впереди…

Я кивнул. Если Кэлос думает, что я не привык отличать звезды от космических станций…

— До нее около ста километров, — сказал я.

— Около десяти тысяч.

Надо же. Ошибиться на два порядка.

— Около четырех километров в диаметре?

— Ну, если слово диаметр тут применимо…

Судить о диаметре станции и впрямь было нелепо. Она напоминала не то фигуру из учебника стереометрии, не то скелет морского ежа. Иглы, толщиной в сотню метров у основания, торчали из многогранного центра станции. Обшивка — бугристая, неровная, тускло-зеленого цвета.

— Немного напоминает живое существо, — сказал я.

— Дань традиции. Лига давно отказалась от выращивания биологических кораблей.

Я поперхнулся. Могу я придумать хоть что-то, чего еще не было в Тени?

А может ли Тень показать мне что-нибудь, чего я не смог бы придумать?

Флаер медленно скользил между расходящимися лучами. Ничего похожего на шлюз не было — наоборот, навстречу нам выпячивался широкий отросток.

— Они неплохие люди, — сказал Кэлос. — Пусть даже и не все среди них — люди…

— Почему такая большая станция? — не в силах оторвать взгляда от приближающейся поверхности, спросил я. Сейчас как врежемся… — Вы ведете с ними крупную торговлю?

— Что ты. Наш мир почти ничего интересного не производит. Станции Лиги одинаковы, независимо от важности планеты. Это оказалось выгоднее, чем перестраивать станции у миров, внезапно оказавшихся важными для Лиги.

Мы вплыли в протянутое станцией щупальце. Только что впереди была твердь — и вот мы уже внутри цилиндрического, ярко освещенного шлюза.