Осенние визиты

– Ладно, чушь, – изменившимся тоном сказал он. – Поздно теперь разбор полетов проводить… Семен!

Печкин вскочил. По-прежнему навытяжку, и в глазах – стекло…

– Идите, отдыхайте… Вы сделали все, что могли. Я вами горжусь.

Семен раскрыл рот – словно собирался что-то гаркнуть. «Служу трудовому народу», например… Шедченко скривился – только не это.

– Отставить, – резко сказал Хайретдинов. – О случившемся – никому ни слова. Идите, лейтенант.

– Он и впрямь лейтенант? – спросил Шедченко, когда Печкин вышел.

– А вы не знали? Полководец… Да. Выперли из армии по сокращению, только год парень прослужил.

Хайретдинов опустил голову, повел челюстью, описав тлеющей папиросой круг.

– Что делать будем, Коля?

– Вам решать…

– Понимаю, что мне, – Хайретдинов не поднимал глаз.

– Что вы с парнем-то сделали?

Хайретдинов поморщился. Неохотно сказал:

– Сломал я его. Случайно. Это легко происходит с военными. Стоит им лишь почувствовать – Власть.

– Вы и впрямь были… им, – прошептал Шедченко.

– Был. Не суди только, Коля. Товарища Сталина – легко осудить. А он хорошего хотел. Земля – сад, народ – советский, язык – русский. Жулье на лесоповале, честные работают, а потом на Черном море отдыхают… А, оставим… Наломал товарищ Сталин дров. С головешкой проблемы были… но Власть, Власть – знал!

Хайретдинов поднялся, подошел к Шедченко, коротко, резко велел:

– Забудь все, что говорил. Глупости это. Иное время, иные методы… Куда ты ранил суку?

– В бедро.

– Сколько времени у нее заняло исцеление?

– Секунд десять-двенадцать. Но это была не она, вторая девушка ее подняла на ноги.

– Ерунда. Посланница просто отразила в ней свою силу. Эх, как все усложняется…

– Как же ее убить?

– Побольше пуль всадить. На куски разнести. Или – лишить Силы, что всего надежнее.

– Как?

– Это уже моя проблема – понять, как. Хорошо хоть, что ушли вы. Не приведи Господь, схватили бы вас спецназовцы… Полюбуйся!

Хайретдинов прошел к столу, с грохотом выдвинул ящик, бросил перед Шедченко сложенный вчетверо бумажный лист.

– Смотри, смотри!

Николай развернул бумагу и вздрогнул.

Скупыми черно-белыми штрихами на листе был нарисован его портрет.

– Это должны были сегодня показывать по телевизору! Это должны были раздать каждому менту! А не того… дегенерата со скошенной челюстью…

Шедченко молчал.

– Засветились вы капитально, – мстительно сказал Визирь. – Знаешь, сколько мне стоил твой портрет? Ровно столько же, сколько год назад этюд Репина!

Он вырвал бумагу из рук Шедченко, подошел к камину, скомкал, швырнул в огонь.

– Расслабься, солдат… Пронесло. Я тебе показывал свою коллекцию?

– Какую? – тихо спросил Шедченко.

– Этюды мастеров. Картины собирать… пусть этим новые русские занимаются. Что в них… в завершенных, лаком залитых. А вот наброски, этюды – видеть, как хотел мастер сделать свое полотно… Это и впрямь интересно. У меня почти сотня набросков. Репин, Иванов, Шишкин, Крамской…

– Принципиально собираете русских художников? – спросил Шедченко.

– А в какой стране живу, Коля? Есть такое слово – патриотизм! – Хайретдинов отвернулся от камина. – Ладно. И на старуху бывает проруха. Не убивайся. Минус Визард – уже хорошо. И минус Кирилл, вероятно… Будешь «Хванчкару»?

Шедченко пожал плечами.

– Если честно – никогда не пробовал.

– Э… многое потерял. Тем больше получишь, – Хайретдинов склонился к столу. – Во здравие, и за упокой. Не хмурься, солдат. Пусть сгинут наши враги!

11

Кирилл не любил афоризмов. Это, наверное, глупое занятие – выдирать слова из контекста, придавать им отточенность, к которой и не стремился автор. Прикладывать сказанное совсем по другому поводу и в другое время – к сегодняшнему дню.

Плакатик над дверью вагона гласил: «Чего не следует делать, того не делай даже в мыслях. Эпиктет».

Кто такой Эпиктет, Кирилл не знал. Какой-нибудь древний грек… Оказавшись в метро он, наверное, утратил бы все свое философское спокойствие и с криком бросился бежать. Решил бы, что попал в Аид.

А вот в историю с Визитерами поверил бы, возможно. Древние боги – они любили веселые шутки с людьми.

Чего не следует делать…

– Виз. Разве можно не думать о том, о чем думать нельзя?

– Можно, – равнодушно сказал Визитер. – Я только этим и занимаюсь.