Дорога на Компьен

— Наверное, именно поэтому при моем дворе так много болванов, — холодно ответствовал король.

— Я отказываюсь разговаривать с этой особой — пусть она называет себя хоть герцогиней, хоть кем еще!

Король печально покачал головой:

— Вам следует молиться за мою долгую жизнь,— сказал он. — Вам следует еще слишком многому научиться, прежде чем вы сможете стать настоящим королем Франции.

И с этими словами он отпустил своего сына. Отношения между ними стали еще холоднее, пропасть еще шире, и придворные гадали — будет ли когда-либо через эту пропасть построен мост. Вряд ли, говорили они, пока маркиза де Помпадур остается при дворе.

А маркиза, казалось, обрела новые силы. Она с честью прошла через сражение и победила с триумфом, и все же она помнила, что если бы враги ее оказались поумнее, триумфа бы ей не видать.

Теперь она познала меру королевской привязанности. Эта история многому его научила, и впредь он задумается, прежде чем покинуть ее ради женщины более молодой и хорошенькой. Они вступили в новую фазу отношений — король видел, что он может доверять маркизе как никому другому.

Маркиза не забыла и того, кто оказал ей неоценимую помощь, и была готова покровительствовать умному графу де Станвилю. Да, его следует отблагодарить, и маркиза уже предвкушала те времена, когда она и этот господин, — а интуиция и опыт подсказывали, что в его лице она обрела настоящего союзника, — смогут действовать сообща к обоюдной выгоде.

«МАЛЕНЬКАЯ МОРФИЗА»

В Париже то и дело вспыхивали бунты. Но на этот раз причиной народного гнева был не голод.

Буттена, кюре Сент-Этьен-дю-Монт, попросили причастить аббата Ле Мера, который был янсенитским священником. Буттен заявил, что Ле Мер противился булле «Unigenitus» и на этом основании в последнем причастии отказал.

Отказ причастить умирающего казался тем, кто не разделял взгляды ультрамонтанцев, актом вопиющим, и в последний путь скончавшегося аббата провожали десятки тысяч верующих.

К архиепископу парижскому Кристофу де Бомону посыпались протесты, однако он ответил, что считает тех, кто не принимает буллы, еретиками, и потому они причастия не достойны.

Последователи аббата твердо решили раздуть эту историю, и еще до того, как аббат скончался, магистрат обратился к королю в Версаль и выудил у него обещание, что Ле Мер получит отпущение грехов.

А поскольку Буттен, находившийся под покровительством архиепископа, в последнем таинстве бедному аббату отказал, Парламент решил, что если он оставит сей акт без внимания, авторитет его будет подорван. Но воевать с архиепископом было не с руки. Парламент успокоился на том, что издал ордер на арест Буттена.

Но, поскольку ордер был издан без согласия короля и Луи видел в этом подрыв его собственного авторитета, он этот приказ отменил.

Таким образом парламент вступил в конфликт с королем, и волны от этого события побежали от Парижа до самых отдаленных провинций.

Глава парламента обратился к королю с предупреждением: ему-де следует помнить, что бывало с королями, которые враждовали с парламентами.

Имя английского короля Карла Первого не упоминалось, но этого и не надо было — имя несчастного короля, вступившего в конфронтацию с парламентом, в конфронтацию, которая стоила ему головы, помнили все.

Луи ответил, что задача парламента — докладывать ему об актах инакомыслия, а судить — это его задача.

Подобным подходом он настроил против себя обе стороны. Парламент считал, что король препятствует ему в отправлении его функций; ультрамонтанцы знали, что король настроен против них и что опираться они могут только на королеву, у которой не было никакой власти, и на дофина — а вот на него они возлагали большие надежды.

Парламент заявил, что с тех пор, как Людовик взошел на трон, они получили сорок пять тысяч lettres de cachet, в которых граждане протестовали против буллы «Unigenitus».

Луи ужасно устал от этой перебранки и предался еще более пышным увеселениям. А в это время по всей стране происходили стычки между теми, кто принимал буллу, и теми, кто ее не принимал. Священникам стало небезопасно появляться на улицах, ибо один их вид вызывал ярость в душах определенной категории граждан.

Возмущения продолжались, а дофин взирал на все это с большим энтузиазмом. Король ворчал, что вся эта история ему ужасно надоела.

— Хватит, больше ни слова о последних причастиях! — молил он.