131  

– Если кто-то берет в руки оружие и убивает другого человека, это не что иное, как истинный факт.

В голосе Хардерберга появились раздраженные нотки:

– Не стоит говорить банальности. Я ищу истину, которая лежит гораздо глубже.

– Для меня убийства хватает, – сказал Валландер. – Густав Торстенссон был адвокатом. Вы его убили. Попытка замаскировать убийство под аварию провалилась.

– Интересно, как вы догадались, что это была не авария?

– В грязи лежала ножка от стула. А в багажнике – стул без ножки. Причем багажник был заперт.

– И всего-то. Небрежность.

Хардерберг бросил негодующий взгляд в сторону двоих, прячущихся в тени.

– Почему? – спросил Валландер.

– Лояльность Густава Торстенссона начала давать сбои. Он стал замечать то, чего не должен был замечать… Мы иногда развлекаемся в замке тренировками в стрельбе. Мишенями служат куклы. Мы посадили такую куклу на дорогу. Он остановился – и умер.

– И таким образом вы укрепили его лояльность?

Хардерберг кивнул с отсутствующим видом, резко встал и подошел к экрану одного из компьютеров. По нему бежали ряды цифр. Валландер сначала подумал, что это курсы акций в какой-нибудь из стран мира, где уже наступил день. Но ведь сегодня воскресенье, а биржи в воскресенье закрыты. Что же это такое?

Хардерберг вернулся в кресло.

– Что касается сына, мы просто-напросто не могли определить, как много он знает. Мы держали его под наблюдением. Он посетил вас на Юланде – и опять же мы не знали, что он вам сказал. Или что он сказал Берте Дюнер. Вы сделали блестящий ход, комиссар Валландер. Но мы, конечно, сразу догадались, что вы хотите заставить нас поверить, что разрабатываете другую версию. Вы недооценили нас, и это меня обижает.

Валландера начало тошнить. Этот нечеловеческий холод, исходивший от человека в кресле… он никогда в своей жизни не встречался ни с чем подобным. И все-таки любопытство заставляло его спрашивать дальше.

– В машине Густава Торстенссона мы нашли пластмассовый контейнер. Я подозреваю, что его подменили в момент убийства.

– Зачем было его подменять?

– Наши техники утверждают, что в этом контейнере никогда ничего не хранилось. Но мы знаем, для чего используют такие контейнеры.

– Для чего же?

– Мы поменялись ролями, – сказал Валландер. – Вы задаете вопросы, а я на них отвечаю.

– Уже очень поздно. Почему бы не придать нашему разговору, который все равно ничего не значит, характер игры?

– Эта игра с убийствами, – сказал Валландер. – Такие контейнеры используются для хранения и транспортировки человеческих органов для трансплантации. А чтобы добыть эти органы, иногда прибегают к убийству.

На какую-то долю секунды Хардерберг замер. Это продолжалось лишь мгновение, но Валландер успел уловить его реакцию. Значит, и это тоже.

– Я делаю дела там, где можно получить выгоду, – медленно сказал Альфред Хардерберг. – Если есть рынок человеческих почек, я покупаю их и продаю. Это всего лишь пример.

– А откуда их берут, эти почки?

– У умерших.

– У убитых вами людей.

– Я никогда не занимался ничем другим, кроме купли и продажи, – терпеливо сказал Хардерберг. – Происхождение товара, попадающего в мои руки, меня не интересует. Я его просто не знаю.

Валландер растерялся.

– Думаю, я никогда не встречал людей, подобных вам, – наконец сказал он.

Хардерберг резко наклонился к нему.

– А вот тут вы солгали, комиссар, – сказал он. – Потому что вы прекрасно знаете, что мы есть. И я даже уверен, что в глубине души вы мне завидуете.

– Вы просто сумасшедший, – сказал Валландер, не скрывая отвращения.

– Может быть, но не только это. Вы должны понять, комиссар Валландер, что я человек страстный. Я люблю делать дела, я люблю видеть поверженных соперников, мне нравится постоянно увеличивать свое состояние и ни в чем и никогда себе не отказывать. Может быть, со стороны покажется, что я нечто вроде никогда не находящего успокоения Летучего Голландца. Но прежде всего – я еретик, комиссар Валландер, еретик в самом прямом значении этого слова. Вы, возможно, слышали о Макиавелли?

Валландер покачал головой.

– Этот итальянский мыслитель утверждал, что христианство состоит в скромности, воздержании и презрении ко всему человеческому. Еретики, наоборот, видят достоинство человека в душевной и физической силе, в тех качествах, которые внушают страх. Мудрые слова, я их очень часто вспоминаю.

  131  
×
×