28  

Энтони Уивер был для нее символом разрыва с прежней жизнью, ее вызовом приличиям и утверждением взрослой. У Джастин перед глазами стояла мать, произносящая дрожащими губами: «О чем же ты думаешь, Джастин? Он же… еврей». Она по-прежнему почти физически испытывала жгучее чувство удовлетворения, глядя, с каким испугом ее побледневшая мать приняла известие о скорой свадьбе. Реакция отца была более спокойной.

— Он сменил фамилию. Он преподаватель в Кембридже. У него стабильный доход. Конечно, он уже был женат, и мне было бы приятнее видеть рядом с тобой кого-нибудь помоложе. И все-таки он неплохая партия. — Отец скрестил ноги и взял в руки трубку и «Панч»[6], который давно избрал для себя как подобающее чтение для джентльмена в воскресный вечер. — Я чертовски рад, что он сменил фамилию.

Но сменил фамилию не сам Энтони, а его дед. Он словно вновь родился — не Вайнер из Германии, а британец Уивер. Конечно, Уивер — не совсем благородная фамилия, но тогда дед Энтони этого не понимал, как не понимал и того, что его акцент и его профессия никогда не позволят ему преодолеть грань между ним и представителями того класса, к которому он так стремился. Сливки общества не имели обыкновения близко общаться со своими портными, несмотря на близость магазинов последних к Савил-Роу[7].

Энтони рассказал все это Джастин вскоре после того, как они встретились в «Юниверсити Пресс», где она, тогда помощник редактора и недавняя выпускница Даремского университета, занималась подготовкой к печати книги об эпохе правления Эдуарда III. Энтони Уивер был ответственным редактором этого тома собрания сочинений, написанных тяжеловесным языком исследователей Средневековья. В течение последних двух месяцев подготовки проекта Джастин и Энтони работали бок о бок, иногда в ее маленьком офисе в «Юниверсити Пресс», но чаще в его комнатах в Сент-Стивенз-Колледже. А в свободное время Энтони рассказывал о своем прошлом, дочери, первом браке, работе и своей жизни.

Джастин никогда не встречала человека с таким подвешенным языком. Живя в мире, где общение заключалось в легком поднятии бровей или движении губ, она влюбилась в его желание говорить, в его быструю теплую улыбку, в то, как он глазами побуждал ее к разговору. Тогда Джастин хотелось только слушать Энтони, и прошедшие девять лет она это и делала, пока ограниченный мир Кембриджского университета не стал для него тесен.

Джастин смотрела, как ирландский сеттер вытащил из своей корзины старый черный носок, приготовившись терзать его на полу.

— Только не сегодня, — прошептала Джастин. — Иди в корзину. — Она похлопала собаку по голове, теплый язык ласково лизнул в ответ ее пальцы, и Джастин вышла из кухни. В столовой она задержалась, чтобы снять со скатерти нитку, а в гостиной выключила газ и смотрела, как языки пламени быстро исчезали среди углей. Затем Джастин пошла наверх.

Энтони лежал на постели в полутемной комнате. Он снял ботинки и пиджак, и Джастин по привычке поставила их в ящик, а пиджак повесила на вешалку. После этого она повернулась к мужу. Свет из коридора блестел на дорожках слез, которые ползли по его вискам и исчезали в волосах. Его глаза были закрыты.

Джастин хотела ощутить жалость, печаль или сочувствие. Она хотела чувствовать что угодно, только не тревогу, которая впервые охватила ее, когда он днем уехал из дому и оставил ее наедине с Глин.

Она подошла к постели. Это была модная кровать из датского тика с боковыми столиками. На каждом из них стояла приземистая медная лампа, похожая на гриб, и Джастин включила одну рядом с мужем. Он поднял правую руку и прикрыл глаза. Левая рука потянулась к ней.

— Ты мне нужна, — прошептал он, — останься со мной.

Сердце Джастин не дрогнуло, как дрогнуло бы год назад, и плоть не откликнулась на его призыв. Ей бы хотелось воспользоваться моментом, как поступили бы на ее месте другие женщины, выдвинуть маленький ящичек в его столе, вытащить коробку противозачаточных таблеток и сказать: «Выброси их, если я тебе нужна». Но Джастин этого не сделала. Запас надежды и терпения она истощила уже давно. Осталось только то, что обычно остается, когда все хорошее ушло. Казалось, целую вечность Джастин переполняли гнев, недоверие и желание отомстить, которое еще не было удовлетворено.

Энтони повернулся на бок. Он усадил ее на кровать и положил голову ей на колени, обняв ее за талию. Механическим жестом Джастин погладила его волосы.

  28  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×