Киевские ведьмы. Выстрел в Опере

Ее надежды не оправдались.

— Хорошо, пусть Маша поживет у нас. — Вероника подсунула дочери чашку с чаем. — Я заварила, как ты любишь, с мятой. Ешьте. А я пока пойду посмотрю, как там ваша несчастная… Кстати, как она пыталась покончить с собой?

Женщина с удовольствием закурила.

— Она вешалась! — рявкнула Даша. По ее округлым щекам ползли длинные слезы.

— Вешалась? — восхитилась Вероника. — Как Марина Цветаева!

— Да. И она тоже поэтесса!

— Тогда понятно, почему она решила повеситься. Быть поэтом — это практически невыносимо.

Даша демонстративно заткнула ладонями уши, открыла рот и издала невыносимый и долгий крик.

Мать любовно погладила дочь по стокосой макушке, улыбнулась Маше, и вышла из кухни.

В кармане у Чуб закричал конкурент — продолжая орать, та изъяла мобильный, сморщилась, глядя на высветившийся номер и обиженно заглохнув, нажала кнопку.

— Да, Катя! — гавкнула она. — Да, загорелось. Какая-то тетка пыталась повеситься и мы ее спасли…

— Тетка пыталась повеситься? — различила Маша далекий Катин голос. — И что нам это дает?

— Может, че-то и дает. Мы не знаем. Она пока спит.

— Ну, так будите ее и выясняйте скорей! У нас через два дня Суд. Оно нам надо…

Даша сбросила вызов и презрительно засунула трубу обратно в карман.

— Вот видишь, видишь! — слезливо проскулила она. — У нас через два дня Суд. Моя жизнь висит на волоске, а моя мать отказывается мне помочь!

— Послушай, Даша…

Машу смущало непродуктивное поведение подруги, и она из-за всех сил пыталась нащупать узел, развязав который Землепотрясная смогла бы взглянуть на свою мать адекватно.

— Твоя мама, — осторожно спросила Ковалева, — она всегда была такой?

— Всегда! — с готовностью засвидетельствовала Даша. — Она никогда мне ничего не запрещала. Никогда не ругала. Даже когда я пьяная приходила. Даже когда я парней приводила. Даже когда я не приходила вообще! С таким воспитанием я могла вырасти кем угодно: алкоголичкой, наркоманкой, блядью…

— Но ты же выросла собой, — сказала Маша. — И ты очень… очень необычная. Я только сейчас поняла, чем ты отличаешься от всех нас, — и от меня, и от Кати. Ты — свободна. Я не про то, что тебе все разрешали. Ты свободна внутри самой себя.

— Знаешь, — Даша вскинула на подругу злые глаза, — а я только сейчас поняла. Ты кошмарно похожа на мою мать!

— Забавно, — сказала Маша, подумав. — Я только сейчас поняла. Ты очень похожа на мою.

*****

В окне уже серебрился рассвет, когда два голоса размеренными толчками вытянули Машу из сна.

Даша спала на соседней кровати, открыв рот.

Маша села. Прислушалась.

— Поэзия сейчас никому не нужна, — посетовал женский голос.

Несоразмерно громкий, хриплый, обличающий — существующий вне дня и ночи, пространства и времени, жизни и смерти.

Именно такой голос и должен был быть у человека, вернувшегося в мир из небытия и неуверенного: а стоило ли ему возвращаться?

— Да, поэзия нынче не в моде, — поддакнул ей умиротворяющий голос Вероники. — Вот раньше, до революции, поэтам поклонялись, как сейчас эстрадным звездам… На их выступления собирались толпы. Когда на сцену выходил Северянин, купчихи срывали с себя драгоценности и бросали к его ногам. Барышни держали на прикроватных столиках портреты Александра Блока и целовали его лик перед сном. В поэтов влюблялись, травились из-за любви к ним серными спичками… На них молились. Не актеры, не певцы — поэты были истинными властителями душ!

— А теперь стихи никто не печатает, — сказал голос повесившейся.

— Более того, даже напечатанные — их никто не читает, — добавила Дашина мать. — Собственно, поэтому издателям и не выгодно печатать поэзию.

— А нам всем что, повесится? — В голосе повесившейся закричала истерика.

— Вы… поэтому? — прочувствованно спросила ее Вероника.

— Да, — обрубил ответ голос. — Но вы все равно не поймете.

— Отчего же?

— Вы скажете, я сумасшедшая! — Голос стал рваным и злым. — Вы считаете, если поэтесса, так обязательно ненормальная.

— Конечно же, вы — ненормальная, — убежденно уведомила ее Дашина мама. — Разве вы соответствуете среднестатистической обывательской норме? Обыватели — не становятся поэтами.

— Правильно! Они становятся неудачниками! — гадливо скривился глас поэтессы. — Я — неудачница. Как и все мы, — киевские литераторы. Мы можете назвать хоть одного знаменитого поэта из Киева?