— Разве это не ужасно?
— Без сомнения, мама, — усмехнулся Идар, положив руку ей на плечо, и при этом бросил взгляд на массивные швейцарские часы фирмы «Брайтлинг», слишком тяжелые для его тонкого запястья. — О господи! Мне пора бежать, Холе. Наслаждайтесь кофе.
Но Харри покачал головой и улыбнулся фру Ветлесен:
— Он наверняка хорош, но я его не заслужил.
Женщина тяжело вздохнула, что-то неслышно пробормотала, взяла поднос и уковыляла прочь.
Когда они вышли в прихожую, Харри неожиданно обратился к Идару:
— А что вы имели в виду под словом «везучий»?
— Простите?
— Вы сказали, что Матиас Лунн-Хельгесен не только «вонючий», но и «везучий гад».
— Вон вы о чем! Да его бабенку, с которой он живет. Сам-то Матиас довольно неумелый малый по этой части, но ей, видимо, по жизни попадались не те мужики. Так что ей такой увалень и был нужен. Только, пожалуйста, не выдавайте меня Матиасу.
— Кстати, вы знаете, что такое анти-эсцеэл-семьдесят?
— Это такие антитела в крови. Указывают на склеродермию. А что, у кого-нибудь из ваших знакомых они есть?
Харри не знал, что такое склеродермия, да и на языке у него сейчас вертелся совсем другой вопрос, который он ни за что не должен был задавать. Но не удержался и спросил:
— Так, значит, Матиас сказал, что ей не везло с мужчинами?
— Нет, это моя интерпретация. Святой Матиас ни единого плохого слова о человеке не скажет, в его глазах люди могут изменяться только к лучшему. — И смех Идара Ветлесена эхом прокатился по темным комнатам.
Одевшись и натянув ботинки, Харри вышел на лестницу. Обернулся и через незакрытую дверь увидел, как Идар, нагнувшись, завязывает шнурки.
На обратном пути Харри позвонил Скарре, попросил распечатать фотографию Ветлесена с сайта клиники и показать в отделе по борьбе с наркотиками — узнать, не был ли тот замечен при покупке амфетаминов.
— На улице? — спросил Скарре. — У врачей же полные шкафы этого дерьма, разве нет?
— Правильно, но в наши дни действует настолько скрупулезная система отчетности по наркотическим препаратам, что врачи и те лучше пойдут за амфетаминами на улицу Шиппергата.
На этом разговор закончился, и Харри позвонил Катрине на работу.
— Пока ничего, — ответила она. — Я уже ухожу. Ты тоже домой?
— Да. — Харри помедлил. — Как думаешь, удастся раздобыть ордер, снимающий с Ветлесена обязательство хранить врачебную тайну?
— А что у нас есть? Я, конечно, могу надеть совсем короткую юбку, отправиться в суд и найти там судью подходящего возраста. Но честно предупреждаю: по-моему, ничего не получится.
— Согласен.
Харри посмотрел на огни бара «Бишлет». Вспомнил свою пустую полуразрушенную квартиру, взглянул на часы, передумал и повернул вниз по проспекту Пилестредет к зданию Управления полиции.
В два часа ночи он набрал номер и снова услышал в трубке голос Катрины — на этот раз сонный:
— Что случилось?
— Я в управлении, только что посмотрел твои материалы. Ты говорила, все пропавшие женщины были замужем и имели детей. Думаю, надо копнуть в этом направлении.
— Что именно копать?
— Понятия не имею. Мне просто надо было сказать это кому-нибудь вслух, чтобы проверить, не звучит ли это по-идиотски.
— Ну и как это звучит?
— По-идиотски. Спокойной ночи.
Эли Квале лежала в постели с широко раскрытыми глазами. Рядом с ней безмятежно сопел Андреас. Луч лунного света пробивался между штор и падал на стену, где висело распятие, купленное ею в Риме во время свадебного путешествия. Что же ее разбудило? Может быть, Трюгве зашумел у себя наверху? Ужин и остаток вечера прошли именно так, как она себе и представляла. Она смотрела на сияющие от радости лица, озаренные светом свечей, и все они говорили хором, то и дело перебивая друг друга: каждому хотелось о многом рассказать. Особенно Трюгве. И пока он рассказывал о Монтане, об учебе и друзьях, она молчала и все смотрела на этого юношу, почти мальчика; он только-только начал превращаться во взрослого мужчину, который сам выбирает свой жизненный путь. Вот чему она была больше всего рада: он имеет возможность выбирать. Свободно и открыто. А не как она — тайком.
Эли слышала, как в доме что-то заскрипело, будто стены заговорили друг с другом. Она встала с постели, подошла к окну и заглянула в щелку между занавесками. Шел снег. Он укутал ветки яблонь, и луна отражалась в тонком белом снежном покрывале, укрывшем склон, так что каждый предмет во дворе был отчетливо виден. Ее взгляд скользил по двору от входной двери до гаража, как будто она искала что-то, сама не зная, что именно. И вдруг взгляд остановился. Пораженная, Эли приглушенно вскрикнула. Прекрати, приказала она себе. Наверняка это Трюгве. У него смена часовых поясов, он не мог уснуть и вышел во двор. Следы шли от двери прямо к окну, у которого она стояла. Как черный пунктир на белом тонком слое снега. Отточие перед текстом.