Снеговик

— Сказал, определить трудновато, — ответил Холм. — Он может только предполагать, потому что тело лежало на льду, а температура в помещении намного выше.

— Ну и что он предположил?

— Что смерть наступила между пятью и семью вчерашнего вечера.

— Ага. Стало быть, все же до выпуска новостей про его розыск. Ты видел замок?

— Обычный замок, — кивнул Холм. — Когда уборщица пришла, он был закрыт. Я смотрю, ты любуешься на его ботинки. Так я ж уже проверил отпечатки. Сто пудов даю, они идентичны тем, что мы нашли в Соллихёгде.

Харри вгляделся в рисунок на подошве:

— То есть ты думаешь, что это наш парень и есть?

— По-моему, ага, он.

Харри задумчиво кивнул:

— А что, Ветлесен был левша?

— Вроде нет. Вон у него, видишь, шприц-то в правой руке.

— Точно, — кивнул Харри. — Но ты все равно проверь.

Харри ни разу не удалось ощутить радость, когда дело, которое он вел, вдруг оказывалось раскрыто, закончено, сдано в архив. Пока шло следствие, он, разумеется, считал раскрытие дела своей целью. Однако стоило ему этой цели достигнуть, как он понимал, что это ошибка: то ли он хотел попасть вовсе не сюда, то ли цель ускользнула, то ли он сам переменился… черт его знает! Короче, он чувствовал себя опустошенным, и успех на вкус был совсем не таким, как ожидалось. А главное, за поимкой преступника всегда следовал вопрос: «И что?..»

К семи вечера свидетели были допрошены, улики и следы зафиксированы, пресс-конференция проведена и коридор убойного отдела наполнился праздничным шумом. Хаген заказал пива и торт, позвал к себе в кабинет и группу Лепсвика, и группу Харри, чтобы отметить успешное завершение дела.

Харри сидел на стуле и смотрел на могучий кусок торта на тарелке, которую кто-то сунул ему в руки. Он слышал, как Хаген произносил речь, как ему аплодировали, смеялись. Кто-то мимоходом хлопал его по спине, вокруг кипела дискуссия.

— Жалкий неудачник, этот чертов Ветлесен. Взял и смылся, как только почувствовал, что мы вот-вот его возьмем.

— Да, обставил нас…

— Нас? Да ведь это же группа Лепсвика должна была…

— А если б мы его взяли живьем, суд признал бы его невменяемым и…

— …у нас же никаких прямых улик, одни косвенные.

Из другого угла кабинета донесся голос Эспена Лепсвика:

— А ну, заткнитесь, ребята! Тут вот какое предложение: снимаемся отсюда и встречаемся в восемь в баре «Фенрис», чтобы напиться как следует. Можете расценивать это как приказ, ясно?

Всеобщее ликование было ему ответом.

Харри отставил в сторону тарелку с тортом и уже собирался встать, как вдруг почувствовал чью-то руку на плече. Это был Холм.

— Я проверил. Как я и предполагал, Ветлесен был правша, — сообщил он.

Из только что открытой Холмом бутылки с пивом повеяло кислым холодком, и тут же нарисовался слегка подвыпивший Скарре, взял Холма под руку:

— А еще говорят, что правши живут дольше левшей. По Ветлесену-то и не скажешь! Ха-ха!

Скарре помчался делиться своей остроумной находкой с остальными, а Холм вопросительно посмотрел на Харри:

— Уже уходишь?

— Ага. Прогуляюсь. Может, встретимся в «Фенрисе».

Харри почти дошел до двери, как вдруг в него крепко вцепился Хаген.

— Хорошо бы никто пока не уходил, — тихо сказал он. — Начальник полиции сказал, что хочет зайти и сказать несколько слов.

Харри так глянул на Хагена, что тот немедленно отдернул руку, будто обжегся.

— Только схожу отлить, — вежливо пояснил Харри.

Хаген улыбнулся и кивнул.

Харри зашел к себе в кабинет, взял пиджак и побрел вниз по лестнице, вон из здания управления, а потом вниз к Грёнланнслейрет. С неба сыпала редкая снежная крупа, на склоне холмов Экеберг мерцали огни, мимо промчалась и китовой песней затихла вдали пожарная сирена. Два пакистанца громко переругивались, стоя у своей лавчонки, а снег все падал на их апельсины, да еще где-то у Грёнланнс-торг пьянчужка затянул пиратскую песню. Харри услышал эти звуки ночной жизни и понял, что правильно сделал, что вышел на улицу. Боже, как он любил этот город!

— Ты тут?

Эли Квале изумленно смотрела на своего сына, который сидел за кухонным столом и листал газету. Сзади него мурлыкало радио.

Она хотела было спросить, почему Трюгве не в гостиной с отцом, но тут подумала: да ведь это совершенно нормально, что он захотел зайти сюда и поболтать с ней. Она налила себе чаю, села рядом и молча посмотрела на сына. Такой красивый! Она думала, ей всегда будет казаться, что он урод, но ошиблась.