Мистик-ривер

— Нашего друга? Что ж, правда, мальчик со Стрелки, тебе он был приятелем. Вы вечно вместе ошивались, ведь так?

Шон надвинулся на него:

— Он был нашим другом, Джимми. Ты помнишь?

Джимми заглянул Шону в глаза и подумал, уж не хочет ли тот его ударить.

— В последний раз, — сказал он, — я виделся с Дейвом вчера вечером у меня дома. — И, отстранив Шона, направился через улицу. — А больше я его не видел.

— Вранье собачье!

Он повернулся и развел руками, глядя на Шона:

— Так арестуй меня, если ты так в этом уверен! — Я представлю доказательства, — сказал Шон. — Ты знаешь, что так и будет.

— Фиг ты представишь, — сказал Джимми. — Спасибо, что поймал убийц моей дочери, Шон. На самом деле спасибо. Конечно, лучше бы это произошло быстрее, да? — Джимми передернул плечами и, повернувшись к нему спиной, направился вниз по Гэннон-стрит.

Шон смотрел ему вслед, пока фигура Джимми не растворилась в темноте под сломанным фонарем, как раз напротив бывшего дома Шона.

Ты сделал это, думал Шон. Взял и сделал, хладнокровный бандит, зверь и животное! И самое плохое, что я знаю, как ты хитер. Ты позаботился о том, чтобы не оставить нам зацепок. Это твой почерк, ведь ты парень дотошный. Мерзавец.

— Ты отнял у него жизнь, — вслух сказал Шон. — Ведь так, старина?

Швырнув банку из-под пива на обочину, он направился к машине и позвонил Лорен с сотового телефона.

Когда она ответила, он сказал:

— Это Шон.

Молчание.

Теперь он знал, чего не говорил ей, хотя она так ждала это услышать, слова, в которых он отказывал ей весь этот год с лишним. Все, что угодно, твердил он себе, я скажу ей любые слова, только не эти.

Но сейчас он выговорил их. Выговорил, после того как мальчишка целился ему в грудь, мальчишка, в глазах которого была пустота, а еще после того, как он вспомнил беднягу Дейва, вспомнил, как он, Шон, предложил выпить с ним пива, увидев, как мелькнула на лице его отчаянная искра надежды — ведь Дейв не верил, что кто-то в целом мире захочет выпить с ним пива. И он сказал Лорен эти слова, потому что в глубине души сам испытывал потребность их сказать, ради Лорен и ради себя самого.

Он сказал:

— Прости меня.

А Лорен сказала:

— За что?

— За то, что винил во всем только тебя.

— Ну, хорошо...

— Послушай...

— Послушай...

— Ну, говори ты... — сказал он.

— Я... о, черт... Шон, ты тоже меня прости. Я не хотела...

— Все в порядке, — сказал он. — Правда. — Он глубоко вздохнул, вдыхая спертый, пропахший потом воздух внутри машины. — Я хочу тебя видеть. Хочу видеть мою дочь.

А Лорен ответила:

— Откуда ты знаешь, что она твоя?

— Моя.

— Но анализ крови...

— Она моя дочь, — сказал он. — Не надо никаких анализов. Ты вернешься домой, Лорен? Вернешься, да?

Где-то в тишине улицы раздался гул мотора.

— Нора, — сказала она.

— Что?

— Так зовут твою дочь, Шон.

— Нора, — сказал он, и голос его был хриплым.

* * *

Когда Джимми вернулся домой, Аннабет не спала — дожидалась его в кухне. Он сел за стол напротив нее, и она слегка улыбнулась ему такой милой заговорщической улыбкой, которую он так любил, улыбкой, говорившей: «Я так хорошо тебя знаю, что если ты даже не скажешь больше ни одного слова, я все равно пойму, о чем ты думаешь». Джимми взял ее руку, провел по ней большим пальцем, пытаясь обрести силу в том представлении о нем, которое он читал в глазах жены.

На столе между ними стоял датчик «Дежурной няни». Они купили его месяц назад, когда Надин болела тяжелой стрептококковой ангиной — они слушали тогда ее дыхание и всхрапывание во сне, и Джимми казалось, что дочь его тонет и что вот сейчас раздастся звук такой страшный, что он выскочит из дому в чем есть, в майке и трусах, схватив девочку в охапку и помчится в «Скорую помощь». И хотя Надин быстро поправилась, Аннабет оставила датчик на столе, не положив его в футляр, который она держала в столовой в шкафу. По ночам она включала «Дежурную няню» и слушала, как спят Надин и Сара.

Сейчас они не спали. Джимми слышал, как они шепчутся, хихикают, и ему было страшно представлять себе их одновременно с тем, что он наделал.

Я убил человека. Не того.

Эта мысль, сознание, совесть сжигали его изнутри.

Я убил Дейва Бойла.

Слова эти, как раскаленные уголья, падали вниз, в живот, рассыпались в нем горячими искрами.

Я убил его. Убил невиновного.

— Ой, милый, — проговорила Аннабет, вглядываясь в лицо, — деточка, что случилось? Это из-за Кейти? У тебя лицо — будто ты умираешь!