Слезы Макиавелли

Известный своей скупостью и полным отсутствием совести, ростовщик действительно боялся, как бы убийца не переусердствовал, лишив его возможных клиентов. Но он постарался спрятать свои опасения под маской приличия.

— Вас ведь избрали для того, чтобы вы защищали граждан, верно? Так делайте что-нибудь и найдите проклятого убийцу! В конце концов, это ваше дело!

Гонфалоньеру стоило большого труда сохранить спокойствие вопреки раздражению, которое вызывали в нем истеричные взвизгивания ростовщика.

— Успокойтесь, Корсоли! С каких это пор вы так заботитесь об общественной безопасности? Здесь ни для кого не секрет, что вы способны лишить крова несчастную вдову, задолжавшую вам более десяти монет, так что не смешите нас, пожалуйста.

Пунцовый от гнева, жирный ростовщик приумолк и, что-то бурча себе под нос, поглубже забился в кресло.

— Малатеста уже взялся за дело и пытается узнать, кто убийца. Но вы, конечно, поняли, у нас слишком мало улик, чтобы быть уверенными в успехе.

По залу пронесся шепот. Продолжая молчать среди нарастающего шума, Савонарола сидел, опустив голову. Когда он ее поднял, его взгляд несколько секунд блуждал в пустоте, пока не встретился с глазами Макиавелли. На мгновение тому показалось, что он разглядел в этом взоре глубокое смятение, но тут доминиканец отвел глаза и постарался придать своему лицу выражение доверчивой готовности.

Казалось, никто больше не желает продолжать спор. Довольный Содерини закрыл собрание.

Группами по двое и по трое члены синьории вышли из зала и спустились по лестнице, разговаривая вполголоса. Антонио Малегоннелле первым спустился в вестибюль и покинул Палаццо Коммунале, не задерживаясь. Шествие замыкал Джанни Корсоли, который в сильном возбуждении выплескивал на Пьеро Паренти нескончаемый словесный поток. Спустившись в вестибюль, все взяли свои плащи и вышли, продолжая беседовать.

Тем временем, оставшись в зале один после ухода гонфалоньера, Макиавелли не покидал своего пюпитра. Как можно осторожнее он закрыл свой письменный прибор и в последний раз перечитал протокол заседания, прежде чем положить его поверх стопки листков, предназначенных для архива. Затем он взял плащ, спустился по лестнице, ведущей в вестибюль, и наконец с облегчением вздохнул, когда переступил порог Палаццо Коммунале.

Выходя, он заметил на другой стороне пустынной площади грузную фигуру Джанни Корсоли, видимо, спорившего с кем-то, кого он не смог разглядеть. Тем не менее он узнал черно-белую сутану Савонаролы и очень удивился: зачем доминиканец попусту тратит время на человека, которого считает круглым дураком.

Через некоторое время Корсоли стал размахивать руками, очевидно, выйдя из себя. Его собеседник, напротив, выглядел совершенно спокойным. Минуту спустя он вдруг пошел прочь и растворился в ночи в то время, как ростовщик все еще продолжал чертыхаться. Однако, осознав тщетность своих усилий, он вдруг замолчал и также исчез за углом площади Синьории.

Думая лишь о том, как бы побыстрее вернуться домой, Макиавелли последовал его примеру.

Когда он вышел на улицу, ведущую к Собору, оплывший силуэт Корсоли маячил впереди. Заметив, что они идут одной дорогой, юноша предпочел держаться позади.

Так, идя друг за другом, они миновали дворец Питти, затем ростовщик свернул к Оспедале делла Карита. Он на несколько мгновений задержался перед шлюхой, предлагавшей ему свои услуги, но, посчитав, наверное, что она запросила слишком дорого, продолжил путь и свернул в узкий переулок.

Однако когда Макиавелли последовал за ним, Корсоли уже нигде не было видно. Обрадованный тем, что не придется вступать с ним в беседу, Макиавелли ускорил шаг. Тишину нарушал лишь вой ветра, от которого зловеще поскрипывали вывески на лавках. Холод и безлюдность этого места заставили юношу содрогнуться. Охваченный странным предчувствием, он пошел еще быстрее.

Вдруг в ночи раздался ужасающий вопль и не смолкал в течение долгих мгновений. Макиавелли застыл на месте, не смея пошевелиться. Дрожь пробежала по его рукам и поднялась вдоль позвоночника. Не раздумывая, он бросился на крик. В конце переулка повернул направо, оказавшись в крохотном тупике, и остановился как вкопанный, затаив дыхание.

На тяжелой створке ворот, закрывающих конюшню, повисло грузное тело Джанни Корсоли. Толстый кол, глубоко забитый в дерево, пронзил ему сердце. Но самым удивительным, несомненно, было то, что тело висело в воздухе и ноги не доставали до земли добрых десяти сантиметров.