46  

— «Настоящим дозволяем подателю сего получить сумму в триста дукатов». Здесь еще дата, 22 января 1498 года, и что-то вроде шифра — 18-9.

— И это все? — спросил Гвиччардини. — Обычный вексель?

— Дата, указанная в документе, совпадает со временем, когда здесь работал дель Гарбо. Не знаю, правда, что может означать шифр. Нам придется установить того, кто выдал вексель, и получателя, иначе мы все равно ничего не узнаем. Пожалуй, такой вексель мог составить только нотариус, и об этом должны остаться какие-то сведения в городских архивах.

— Вы забываете об одной мелочи, — вмешался в разговор Гвиччардини. — Такого рода документы хранятся в комнате за семью печатями. Даже Никколо не имеет туда доступа. Догадайтесь, у кого есть единственный ключ, который открывает эту дверь?

Веттори скорее простонал, чем выговорил:

— Держу пари, у сера Антонио.


Когда двадцать лет назад сер Антонио вступил в должность, нотариальные акты были свалены кучами на чердаке и отданы на милость крыс и дождевой воды. Убежденный, что сила государства измеряется рвением, которое проявляют его представители, храня его память, начальник канцелярии был глубоко уязвлен таким непотребством. И однажды, охваченный неуемной жаждой деятельности, он решил создать безупречную и единственную в своем роде систему хранения документов.

Все свои силы он посвятил этой высшей цели: совершенствованию классификации дел, собранных в его хранилище. И, не в силах унять свой зуд, поставил себе кровать в той же комнате и большинство ночей проводил там. Раза три-четыре в неделю он вставал посреди комнаты, закрывал глаза и смаковал тонкий запах запечатанной воском бумаги. И тогда, закончив работу, он засыпал глубоким сном, уверенный в том, что даже архивы Всевышнего не так хороши, как архивы республики.

Его неотступные поиски совершенства по-прежнему у многих вызывали лишь насмешки. Однако он был уверен, что сегодняшние насмешники завтра сами станут рьяными его последователями. Благодаря ему открывались новые возможности. Начальники канцелярий величайших монарших дворов Европы будут обращаться к нему за помощью, чтобы в свою очередь превратить свои архивы в истинные произведения искусства.

Сер Антонио полагал, что таков его славный удел — стать непревзойденным светилом архивного дела.

Он мог часами созерцать свои архивные сокровища, высматривая малейший документ, поставленный не на место или просто недостаточно ровно. И конечно, опасаясь, что чья-нибудь неумелая или попросту недостойная касаться столь искусно упорядоченных записей рука может разрушить весь этот дивный порядок, он никому не позволял заходить в свое святилище.

Хранилище было расположено на втором этаже западного крыла Палаццо Коммунале, и его постоянно охраняли двое стражей. Ключ от двери канцлер всегда носил на шее на тонком шнурке из красного шелка.

Вот уже много месяцев он требовал установить прочную стальную решетку на окно, выходящее на площадь Синьории. И напрасно Содерини внушал ему, что в такое крохотное отверстие не пролезет даже очень маленький мужчина, сер Антонио не отступал и каждую неделю возобновлял свою просьбу.

По крайней мере, в одном гонфалоньер не ошибся: мужчина для этого был, конечно, слишком велик, а вот ребенок — нет.

Марко это удалось без труда, к тому же запоры были самые что ни на есть простые. Он раскрыл окно настежь и знаком велел Деограциасу подсадить его повыше. Неподалеку караулил Макиавелли, удостоверяясь время от времени, не заснули ли Веттори и Гвиччардини, занявшие позиции в стратегических точках площади.

Марко бесшумно проскользнул внутрь. Его глаза понемногу привыкли к темноте комнаты. Как он и ожидал, стены были сплошь заставлены нотариальными актами, расположенными безупречно ровно.

Немного обескураженный обилием документов, он вытащил из кармана клочок бумаги, на который Аннализа выписала сведения из векселя. Хоть он и знал их наизусть, но перечитал еще раз. Если пристрастие начальника канцелярии к порядку было столь навязчивым, как говорили, то теоретически акты, заверенные в январе месяце 1498 года, должны быть собраны в одном определенном месте.

Он подошел к самой ближней полке и наугад вытащил один акт. На первой странице стояла дата: декабрь 1497 года. Взволнованный таким открытием, он протянул руку, вытащил еще один пергамент и с удивлением обнаружил, что он относится к марту 1491 года.

  46  
×
×