Слезы Макиавелли

— Отвечай! Зачем тебя послала донна Стефания?

Макиавелли не знал, с чего начать. Наконец он выбрал самый краткий путь:

— Кьяра мертва.

— Кьяра? Как это случилось?

— Ее нашли мертвой вчера утром в церкви Санта-Кроче. Ее пытали.

— Боже мой, она была такой юной! Кто же это сделал?

— Те, от которых ты скрываешься.

— Тогда они знают, где я…

— Без всякого сомнения. Кьяра не могла долго выдержать такие пытки. Она тебя проводила до самого тайного хода?

— Нет, лучше было, чтобы она не знала, где находится вход в подземелье. Донна Стефания велела ей расстаться со мной в двух милях от Пизы.

— Значит, убийцам неизвестно, как до тебя добраться. Зато когда город падет, они смогут в него войти, смешавшись с солдатами. Надо ехать немедленно.

— Я не могу. Я должна предупредить донну Мартину.

— Кто это?

— Сестра донны Стефании. Она приютила меня и была так добра ко мне…

— Это опасно. Мы больше не можем терять время.

— Я никуда не пойду, пока не поблагодарю ее.

— Где она живет?

— Прямо на углу улицы. Надо только выйти из сада.

Боккадоро решительно пошла прочь раньше, чем закончила фразу. Макиавелли удержал ее за руку.

— Послушай!

— Я ничего не слышу.

— Вот именно. Ни пушек, ни криков… Все тихо. Значит, город пал. Мы должны бежать немедленно.

— Нет, только после того, как зайдем к донне Мартине.

Макиавелли колебался. Неразумно было дольше оставаться в Пизе. Но после того что он пережил за последние дни, сама мысль о разуме утратила для него почти всякий смысл.

— Хорошо, только быстро!

Боккадоро потянула его за собой на улицу. Там стояла гнетущая тишина. В тщетной надежде избежать мстительности солдат жители попытались укрыться в своих домах. Состоящие в основном из наемников, флорентийские войска получали плату только после того, как одерживали победу. На несколько часов город отдавали им на разграбление.

Молодые люди бегом преодолели небольшое расстояние, отделявшее их от дома донны Мартины. Когда дверь приоткрылась, Макиавелли не смог сдержать изумленный возглас:

— Донна Стефания!

— И впрямь, Господу было угодно, чтобы мы родились одинаковыми. Мы с ней близняшки. Входите и поторапливайтесь, они скоро будут здесь. Снаружи оставаться нельзя.

— Мы не можем остаться, — сказала Боккадоро. — Я только хотела поблагодарить вас и проститься.

— Но вы не можете уйти сейчас, там же повсюду солдаты!

— Боккадоро подстерегает куда большая опасность, — вступил в разговор Макиавелли. — Те, кто ее ищет, очень скоро будут здесь.

Не оставляя донне Мартине времени на дальнейшие протесты, Боккадоро взяла руки хозяйки в свои:

— Я никогда не забуду вашей доброты!

Они обнялись. По щекам у них текли слезы.

— Береги себя, моя красавица. А ты, юноша, защищай ее, как того требует долг!

Макиавелли молча кивнул, и донна Мартина опасливо выглянула на улицу.

— Кажется, все спокойно. Торопитесь!

— Спасибо, и да хранит вас Бог!

— Теперь бегите!

Макиавелли увлек Боккадоро в сторону хода. Вдруг сотни страдальческих воплей одновременно взвились над Пизой.

— Ну вот и все! Они ворвались в город.

Макиавелли почувствовал, как рука Боккадоро сжала его ладонь.

— Я оставил лошадей у выхода из подземелья. Если нам удастся добраться до сада, мы спасены.

От спасения их отделяло меньше пятидесяти шагов. Молодые люди бросились бежать. Они явственно различали ржание лошадей и крики солдат.

Перед домом донны Мартины галопом проскакали всадники. Их командир, крепкий бранденбуржец, занес шпагу, готовый на полном скаку сразить беглецов. Вот-вот он заставит этих проклятых пизанцев заплатить за долгое вынужденное воздержание. Пусть сначала прольется кровь, а затем он вновь насладится ароматом женщин и выпивкой.

Бранденбуржцу нравилось ощущать клокочущую в нем страшную ненависть. Он знал, что тогда ничто не сможет остановить его карающую длань. Мгновения, когда он испытывал это чувство, сами по себе служили наградой за все лишения и страдания, пережитые во время осады. Ради них он готов был проскакать всю Италию и ждать сколько потребуется у стен осажденной крепости. Ради этих нескольких мгновений вечности он даже готов был умереть.

Беглецы были почти у него в руках. Он уже различал их искаженные лица и вдыхал запах их страха. Он слегка придержал удар, зная, что он станет одновременно вершиной и концом его наслаждения, а затем оружие рассекло воздух.