Птичка тари

Возможно, была доля истины в теории, о которой она читала, что человек чувствует устремленный на него пристальный взгляд, так как, хотя Лиза не шевелилась и не издала ни звука, Бруно ВДРУГ поднял голову и встретился с ней взглядом. На секунду, на какое-то мимолетное мгновенье, на его лице появилось выражение такой глубокой ненависти и отвращения, что Лиза почувствовала, как дрожь пробежала по ее спине. Ни разу в жизни она не видела такого взгляда, но сразу поняла его значение. Бруно ненавидел ее.

В следующую же секунду выражение исчезло, и его сменило безразличное узнавание. Мать также оглянулась, выпустив руки Бруно. Мать сказала:

— Боже мой, Лиззи, ты пробралась тихо, как мышка.

Бруно сказал:

— Привет, Лиза, как поживаешь?

Он говорил как-то по-особому. Не как англичанин и не как американец — Лиза часто слышала по телевизору, как говорят американцы, — Бруно говорил так, будто жил посредине, между двумя странами, что было невозможно, потому что ему пришлось бы обитать в Атлантическом океане. Лиза заметила румянец на лице матери. Мать не предупредила ее, что он приедет. Она должна была знать. Почему мать не сказала ей?

— Как тебе мой новый драндулет?

— Он имеет в виду свою машину, — пояснила мать.

— Нормально, — ответила Лиза, употребив выражение, слышанное по телевизору, что заставило мать нахмуриться. — Мне нравилась оранжевая.

— Оранжевая, как ты называешь ее, пошла туда, куда идут все плохие старые машины, когда приходит их срок — на металлолом.

— А куда идут хорошие машины, Бруо? — спросила мать.

— К людям вроде меня, любимая. Ту, что стоит у дверей, я считаю хорошей. Она принадлежала моей маме и вообще-то все еще числится за ней.

Я не перевел ее на себя. Мама купила ее десять лет назад и проехала на ней всего семь тысяч миль.

Мать рассмеялась. Лиза подумала: «Она не сказала мне, потому что знает, как я ненавижу его. Интересно, а знает ли она, как он ненавидит меня?» В тот момент она утратила какую-то долю своего уважения к матери, хотя не стала меньше любить ее. В тот вечер, застав мать одну, Лиза спросила, можно ли называть ее Ив.

— Почему ты хочешь этого? — Так называют тебя все.

Если мать и подумала, что «все» — несколько слабое обоснование, она так не сказала.

— Можно, если тебе нравится, — ответила она, хотя радости в ее голосе не было.

Лиза ошиблась, подумав, что Бруно не изменился. Она и сама заметила бы, что он изменился, даже если бы Ив не сказала за ужином:

— Ты раньше не придавал значения деньгам, ты относился к ним равнодушно.

Бруно рассуждал о том, что сделают «они» с деньгами, которые получат от продажи дома его матери.

— Лучше подожди, пока продашь, — заметила мать тем сухим тоном, к которому она прибегала крайне редко.

— Да дело практически в шляпе, — звонким голосом ответил Бруно. — У меня есть покупатель, которому не терпится его купить даже больше, чем мне — продать.

Это было пять с половиной лет назад — время бума на недвижимость. Ив сказала, что, по ее мнению, в эти дни можно продать что угодно, замечание, которое Бруно проглотил без особой радости, он стал живописать прелести этого дома и фантазировать, как они с Ив великолепно зажили бы в нем, если бы не одна беда: дом находится на севере.

— Можешь исключить меня из своих планов, — возразила Ив. — Я живу здесь и собираюсь прожить здесь до конца своих дней.

Бруно больше не был анархистом. Он забыл, что деньги и собственность не имеют никакого значения. Став владельцем большого дома, который он собирался продать, приличной машины и нескольких тысяч фунтов в банке, он стал думать иначе.

— У меня даже не было счета в банке, Ив, когда я был здесь в последний раз.

— Ты способен говорить о чем-то другом, кроме денег? — спросила Ив.

Ив была с ним так груба, вернее сказать, «язвительна», что Лиза даже понадеялась, что Бруно уедет куда-нибудь ночевать. Но гитара внизу продолжала звучать — тихо, но настойчиво, иногда Бруно запевал песни Джонни Кэша или Мерла Хэггарда, и Лиза ни капельки не удивилась, когда через несколько часов ее разбудили их шаги на лестнице и она услышала, как они вместе входят в комнату матери.

Единственным изменением к лучшему после возвращения Бруно была возможность смотреть днем телевизор, так как у Лизы вновь появилось свободное время. Уроки не прекратились, но их снова стало меньше, и устраивались они реже. Бруно почти всегда находился рядом и то и дело отпускал колкости относительно метода преподавания Ив, подшучивал над ней, говоря, что она не настоящий педагог, и непрестанно повторял, что «ребенку» полагается ходить в школу.