Птичка тари

— Я художник, если я и мало зарабатываю своими картинами, то только потому, что отказываюсь идти на компромисс, тебе это известно. Но сейчас дела постепенно выправляются. Ты знаешь пословицу: успех не приходит один. Вот Тобайасы купили же мою картину, верно? Или мы могли бы начать какое-то дело, ты и я, мы могли бы стать художниками по интерьеру, например. — Но кое-что в ее словах впервые задело его за живое. — Почему ты сказала, что не помышляешь об этом? Зачем же тогда ездить со мной и смотреть все эти дома, если не помышляешь?

— Я говорила тебе, — ответила Ив, — я сотни раз говорила тебе. Ты покупаешь дом, пожалуйста, это твое дело, я поеду с тобой и осмотрю дом, но зкить в нем не собираюсь. Я живу здесь, в этом доме, в Шроуве. Ясно?

Такие разговоры или очень похожие на этот возникали каждый вечер, пока Лиза не перестала прислушиваться к ним. Она сидела, читая книгу, или уходила к себе и ложилась спать, а они всё спорили. Но однажды вечером дела приняли иной оборот. Это был неудачный день, день, в который случилось нечто непредвиденное, событие ужасное и отвратительное.

Погода стояла великолепная, и этот апрельский день вполне мог сойти за июньский, но был чище и свежее июньского. Бруно ушел куда-то на этюды. Это означало, что Лиза могла заниматься латынью, не боясь, что ей помешают язвительным замечанием или даже присутствием — молчаливым недоброжелательством, красноречивым закатыванием глаз.

Если бы Лиза могла выразить это словами, она сказала бы, что Бруно захватил власть в свои руки, распоряжался всем в доме, задавая темп и тон. Но таких слов она не знала, понимая только, что если раньше всем заправляла Ив, то теперь главным становился он. Ив бывала с ним резкой или ироничной, но сопротивлялась все меньше и меньше. Уроков Бруно не одобрял, и мало-помалу они прекратились.

Тот урок состоялся лишь потому, что Бруно не было дома. Им приходилось делать это тайком, как будто в их занятиях было что-то предосудительное или противозаконное. Французский урок должен был проходить не дома, а в саду. Как подозревала Лиза, для того, чтобы Бруно подумал, будто они куда-то ушли, если бы он вернулся раньше обещанного. Он не стал бы искать их там, под вишневым деревом.

Цвела вишня, и рощи были белые, не обрызганные белым, как в марте, когда цвел терновник, но совершенно белого цвета, как упавшее на землю облако. Когда урок закончился, Лиза и Ив пошли погулять и полюбоваться на цветущую вишню, потому что, как сказала Ив, цитируя поэта, это можно видеть только раз в году, а значит, в ее возрасте, возможно, ей выпадет еще только сорок подобных случаев. Они прошли в рощу, что возле моста, а потом в свою рощу, после чего Ив отправилась домой, опасаясь, что Бруно уже вернулся.

Лиза бродила, предоставленная самой себе. Она прошла по мосту и двинулась вдоль старой железнодорожной ветки, заброшенной уже с полгода, хотя рельсы и шпалы еще были на месте. Если так идти вдоль ветки, а потом нырнуть в туннель, который тянется с четверть мили, и выйти с другой стороны, там будет другая долина, и в конце концов, дойдешь до городка, а потом до другого городка и, наконец, до большого города. Еще не сегодня, но, возможно, когда-нибудь она сделает это.

Было шесть часов вечера, но солнце еще не заходило. По-прежнему было тепло и безветренно. Лиза шла вдоль железнодорожной ветки в другую сторону, к станции Ринг-Велли. Сняли ли вывеску со здания станции? И что стало со зданием из красного кирпича с навесом и пряничной резьбой, с ящиками цветов на окнах и кадками с цветами возле дома, который был также и домом стрелочника?

Она не видела Бруно, пока не оказалась от него всего в нескольких шагах, когда уклониться от встречи с ним или спрятаться было уже невозможно. Издалека станция выглядела так нее, как прежде, но когда Лиза подошла ближе, то увидела, что исчезли занавески наверху и дверь с табличкой «Частное владение» была распахнута. Вместо цветов в ящиках на окнах и на клумбах, которые были разбиты вдоль платформ, росли сорняки. Там, где в прошлом году цвели желтые нарциссы и гроздья гиацинтов, виднелись лишь одуванчики. Лиза вскарабкалась на платформу и, пройдя через дверь с надписью «выход» в помещение, где люди покупали билеты, пересекла его и, ничего не подозревая, вышла через главный вход к пристанционной песчаной подъездной аллее.

Бруно сидел там, не на своем полотняном стуле, но на низкой стене, перед ним стоял мольберт. Держа в поднятой вверх руке кисть, окунутую в гуммигут, он смотрел, не моргая, прямо на Лизу.