Птичка тари

Конечно, на самом деле он смотрел на вход в здание станции, из которой она появилась. Лиза подошла ближе, она шла прямо к нему, потому что отступать было некуда. На картине, которую он писал, было изображено то, что видно было через Дверь: пустая железнодорожная линия, безлюдная платформа, облупившаяся краска пряничного навеса, огромные, как подсолнухи, головки одуванчиков.

Когда Ив не было поблизости, Бруно не утруждал себя словами «привет» и «как поживаешь?». Он лишь завел к небу глаза, как часто делал при виде ее. Лиза растерялась, вдруг испугавшись, хотя для страха не было никакой реальной причины. Может быть, пройти мимо? Не обращать на него внимания и идти себе по песчаной дорожке, пока не скроется из глаз?

Кисть приблизилась к полотну, прикоснулась к нему, дорисовывая лепестки одуванчика. Его коробка с красками, куча испачканных краской тряпок, кувшин с липкими кистями были расставлены на стене рядом с ним. Бруно отвел кисть в сторону и вытер ее куском ткани, который был, как Лиза увидела, оторван от старой юбки Ив, юбки, которую, насколько помнилось Лизе, Ив носила много лет назад, когда они впервые приехали в Щроув.

Бруно заговорил с ней, поначалу мягко и непринужденно:

— Ты достаточно большая, чтобы понять, что с тобой делают. Она отрицает твое неотъемлемое право… ну, то, что является природным правом ребятишек, живущих в цивилизованных странах. Мы не говорим о странах третьего мира. Но это Объединенное королевство, а на дворе у нас восьмидесятые годы двадцатого века, на тот случай, если она этого не заметила.

Лиза молчала.

— Она калечит тебя. Это все равно что отрубить тебе ногу или руку. Иначе говоря, она похоронила тебя. Ты живая, но она все равно похоронила тебя. В английской глуши. Она оторвала тебя от мира. И жизнь твоя немногим лучше той, которую ведут несчастные дети, потерянные во младенчестве и воспитанные медведями или волками.

— Ромул и Рем, — подсказала Лиза.

— Вот в этом ты вся, понимаешь. Только вот это. Ты знаешь всякие глупости, всю эту чушь, но ты не сможешь сказать, кто президент Соединенных Штатов.

Лиза пожала плечами, как это делала Ив.

— Ты, черт подери, так похожа на свою мать, что могла бы быть ее клоном, а не дочерью. А вдруг так оно и есть, а? Только ты не знаешь, что такое клон, знаешь об этом не больше, чем об аш два о, или математическом числе «пи», или о чем-то другом, если это не Шекспир или не этот мудак Вергилий.

Такого слова Лиза не знала. Тем более странно, что она почувствовала, что Бруно не следовало бы употреблять его, не следовало бы произносить это слово в ее присутствии. Краска стыда поползла вверх по шее и обожгла лицо.

— Я хочу сказать тебе только еще одно, а потом отправляйся к ней домой и ябедничай. Это шутка, понятно? Ябедничай на здоровье. Я вот что хотел бы сказать. Если ты не заставишь ее отослать тебя в школу прямо сейчас или через полгода в самом крайнем случае, если ты этого не сделаешь, у тебя в жизни не будет ни малейшего шанса, ты проиграешь раз и навсегда. Все ее учение пропадет даром. Хорошо ей говорить, что образование не имеет цели, оно дается не для чего-то. Просто замечательно цитировать этого мудака Аристотеля, или Платона, или кого-то еще и твердить, что образование нужно, чтобы духовный взор обратился к свету, и прочее дерьмо собачье. Но ты утешайся этой сказкой, когда захочешь поступить в колледж или на работу, а у тебя нет даже самого паршивого аттестата. Кому тогда нужно будет такое дерьмо, как твой французский, твои Ромул и Рем?

— Я ненавижу тебя, — тихо сказала Лиза.

— Большое дело. Это неудивительно. Я говорил тебе все это для твоей нее пользы, и, может быть, в один прекрасный день ты поймешь это. Когда будет слишком поздно. Самое лучшее, что ты можешь сделать: пойти домой и сказать своей матери, что хочешь ходить в школу. Занятия начнутся на следующей неделе. Пойди и скажи ей это.

И Лиза пошла. Она шла, пока не уверилась, что он не может больше видеть ее, и затем она побежала. Ее всю трясло изнутри, а то, что она называла своим сердцем, как будто раздулось, и грудная клетка сделалась для него слишком тесной, и казалось, она вот-вот разорвется.

Если бы в ту минуту, когда она бежала по тропинке вдоль живой изгороди из клена, ей повстречалась бы Ив, если бы Ив вышла искать ее и они столкнулись бы, Лиза бросилась бы в материнские объятия и рассказала бы все, о чем говорил Бруно.

Но Ив не вышла, она была дома, готовила обед. И, подойдя к сторожке, Лиза замедлила шаги, чтобы восстановить дыхание, она собралась с мыслями.