Я научилась просто, мудро жить

Маруся Волкова. Конец 1910-х гг.

Капитолина Волкова. 1920-е гг.

Вообще-то умыкать черноброво-черноглазую, на его богемный вкус, немного простоватую и слишком уж серьезную Марусю Анреп не собирался. Спешил домой, в Англию, к жене и детям. Но лондонская машинистка Б.В. уж очень просила помочь ее родственнице, барышне из приличной семьи…

Плаванье из-за войны затянулась, чернобровка без памяти влюбилась в своего спасителя, и спасителю (чтобы Маруся не отравилась) пришлось оставить ее при себе – на всю оставшуюся жизнь.

Конечно, если бы Анна Андреевна хотела узнать истину, она бы ее узнала, но она и не пыталась: комфортнее было думать, что Гаршин тронулся умом:

* * *

• А человек, который для меня
• Теперь никто, а был моей заботой
• И утешеньем самых горьких лет,
• Уже бредет как призрак по окраинам,
• По закоулкам и задворкам жизни,
• Тяжелый, одурманенный безумьем,
• С оскалом волчьим…
• Боже, Боже, Боже!
• Как пред тобой я тяжко согрешила!
• Оставь мне жалость хоть…

13 января 1945

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Анна Ахматова на писательском собрании. Ленинград. Начало 1946 г.

• Еще на всем печать лежала
• Великих бед, недавних гроз,
• И я свой город увидала
• Сквозь радугу последних слез.

Как бы Анна Андреевна пережила такое унижение, как разрыв с Гаршиным? Ведь все-все знакомые были оповещены о предстоящей перемене в ее судьбе! На ее счастье, из эвакуации вернулся овдовевший Пунин с дочерью и внучкой, и между ними на первых порах возникло что-то похожее на «призрак прежних дней»:

• И, как всегда бывает в дни разрыва,
• К нам постучался призрак первых дней,
• И ворвалась серебряная ива
• Седым великолепием ветвей.

• Нам, исступленным, горьким и надменным,
• Не смеющим глаза поднять с земли,
• Запела птица голосом блаженным
• О том, как мы друг друга берегли.

25 сентября 1944

Лад, как и следовало ожидать, продержался недолго: битые черепки склеить можно, а звону не будет. Пунин опять женился, вышла во второй раз замуж и Ирина Николаевна. Жизнь Анны Андреевны снова замерла и превратилась в мучительное ожидание возвращения сына с войны. Вообще-то она знала: Гумилевых вражьи пули не берут, иные смерти на роду им написаны, но кто-то при ней ляпнул, что Лев Николаевич воюет в составе смертников, то есть «штрафных». Вопреки суеверному опасению матери, сын вернулся. Живой и невредимый. И даже восстановился на истфаке. Жили они теперь вместе, вдвоем, и даже кое-как сводили концы с концами.

ПОСЛЕДНЕЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

• У меня одна дорога:
• От окна и до порога.

Лагерная песня

• День шел за днем – и то и сё
• Как будто бы происходило
• Обыкновенно – но чрез всё
• Уж одиночество сквозило.
• Припахивало табаком,
• Мышами, сундуком открытым
• И обступало ядовитым
• Туманцем…

25 июля 1944, Ленинград

* * *

• Наше священное ремесло
• Существует тысячи лет…
• С ним и без света миру светло.
• Но еще ни один не сказал поэт,
• Что мудрости нет, и старости нет,
• А может, и смерти нет.

25 июня 1944, Ленинград

* * *

• На стеклах нарастает лед.
• Часы твердят: «Не трусь!»
• Услышать, что ко мне идет,
• И мертвой я боюсь.

• Как идола, молю я дверь:
• «Не пропускай беду!»
• Кто воет за стеной, как зверь,
• Что прячется в саду?

1945, Фонтанный Дом

УЧИТЕЛЬ

Памяти Иннокентия Анненского

• А тот, кого учителем считаю,
• Как тень прошел и тени не оставил,
• Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,
• И славы ждал, и славы не дождался,
• Кто был предвестьем, предзнаменованьем,
• Всех пожалел, во всех вдохнул томленье —
• И задохнулся…

1945

* * *

• Последний ключ – холодный ключ забвенья.
• Он слаще всех жар сердца утолит.

А. С. Пушкин

• Есть три эпохи у воспоминаний.
• И первая – как бы вчерашний день.
• Душа под сводом их благословенным,
• И тело в их блаженствует тени.
• Еще не замер смех, струятся слезы,
• Пятно чернил не стерто со стола —
• И, как печать на сердце, поцелуй,
• Единственный, прощальный, незабвенный…
• Но это продолжается недолго…
• Уже не свод над головой, а где-то
• В глухом предместье дом уединенный,
• Где холодно зимой, а летом жарко,
• Где есть паук и пыль на всем лежит,
• Где истлевают пламенные письма,
• Исподтишка меняются портреты,
• Куда как на могилу ходят люди,
• А возвратившись, моют руки мылом,
• И стряхивают беглую слезинку
• С усталых век – и тяжело вздыхают…
• Но тикают часы, весна сменяет
• Одна другую, розовеет небо,
• Меняются названья городов,
• И нет уже свидетелей событий,
• И не с кем плакать, не с кем вспоминать.
• И медленно от нас уходят тени,
• Которых мы уже не призываем,
• Возврат которых был бы страшен нам.
• И, раз проснувшись, видим, что забыли
• Мы даже путь в тот дом уединенный,
• И, задыхаясь от стыда и гнева,
• Бежим туда, но (как во сне бывает)
• Там все другое: люди, вещи, стены,
• И нас никто не знает – мы чужие.
• Мы не туда попали… Боже мой!
• И вот когда горчайшее приходит:
• Мы сознаем, что не могли б вместить
• То прошлое в границы нашей жизни,
• И нам оно почти что так же чуждо,
• Как нашему соседу по квартире,
• Что тех, кто умер, мы бы не узнали,
• А те, с кем нам разлуку Бог послал,
• Прекрасно обошлись без нас – и даже
• Всё к лучшему…

5 февраля 1945, Фонтанный Дом