Похититель школьных завтраков

– Тогда почему в факсе вы написали иначе?

– Чтобы вам захотелось спросить об этом у меня.

– Ах вот как. Вы читали сочинения и речи Муссолини?

– Они не относятся к моему любимому чтению.

– В одном из последних сочинений Муссолини утверждает, что народом следует управлять, как ослом, – с помощью кнута и пряника.

– Муссолини, как всегда, оригинален! Знаете что?

– Да? Я вас слушаю.

– То же самое говаривал мой дед, крестьянин. Только вот он не был Муссолини, а потому имел в виду ишаков, ослов, а не людей.

– Могу я немного развить этот образ?

– Да бога ради!

– Ваши факсы, то, что вы убедили Валенте, своего коллегу из Мазары, допросить капитана рыболовецкого судна и главу администрации префекта, – все эти и другие ваши поступки были ударами кнута. Вы хотели выкурить нас из укрытия.

– А как же пряник?

– Это ваши заявления на пресс-конференции после ареста вдовы Лапекоры по обвинению в убийстве мужа. Вы действительно могли бы нас втянуть в эту историю силой, за волосы, но не захотели. В качестве мотива преступления вы предусмотрительно выдвинули супружескую ревность и жадность. Но мы поняли, что в этом заключалась угроза, этот пряник говорил, что…

– Полковник, я бы на вашем месте отказался от этого образа, вы уже договорились до говорящего пряника.

– Хорошо. Этими заявлениями вы хотели дать нам понять, что вам известно больше, чем кажется. Так?

Комиссар протянул ложку, наполнил ее мороженым и поднес ко рту.

– Еще не растаяло, – сообщил он Лоэнгрину Пера.

– Вы постоянно сбиваете меня с мысли, – заметил полковник, но продолжил: – Если вы готовы играть в открытую, то откройте ваши карты и скажите, что именно вам известно об этом деле?

– Каком деле?

– Убийстве Ахмеда Мусы.

Удалось заставить его назвать имя, теперь оно останется на пленке.

– Не скажу.

– Почему?

– Потому что мне нравится ваш голос, нравится слушать, как вы говорите.

– Можно мне стакан воды?

С виду Лоэнгрин Пера сохранял непоколебимое спокойствие, но в действительности готов был взорваться. Попросив воды, он практически признался в этом.

– Возьмите сами на кухне.

Пока полковник наливал себе воды из-под крана, Монтальбано разглядел, что у него под пиджаком на уровне правой ягодицы висело что-то громоздкое. Неужели карлик вооружен пушкой в два раза больше пистолета Монтальбано? Решив подстраховаться, комиссар положил поближе остро заточенный нож, которым обычно резал хлеб.

– Постараюсь выражаться коротко и ясно, – продолжал Лоэнгрин Пера, усаживаясь на стул и вытирая губы вышитым платочком. – Чуть меньше двух лет тому назад наши тунисские коллеги предложили нам провести совместную операцию по обезвреживанию опасного террориста, имя которого я вам только что назвал.

– Прошу прощения, – сказал Монтальбано, – мой словарный запас крайне беден. Под «обезвреживанием» вы имеете в виду физическое уничтожение?

– Называйте как хотите. Мы доложили об этом нашему начальству, и нам было приказано отказаться от сотрудничества. Однако, не далее как через месяц, мы сами оказались в крайне сложной ситуации и были вынуждены просить помощи у наших коллег в Тунисе.

– Какое совпадение! – воскликнул Монтальбано.

– Они не раздумывая оказали нам необходимую помощь, и, таким образом, мы чувствовали моральный долг…

– Ну нет! – воскликнул Монтальбано.

Лоэнгрин Пера подскочил на стуле:

– В чем дело?

– Вы сказали – моральный долг, – ответил комиссар.

– Как вам угодно, скажем просто «долг», без всяких прилагательных, так лучше? Простите, совсем забыл, прежде чем продолжить, я должен сделать один телефонный звонок.

– Пожалуйста, – сказал комиссар, указывая на телефонный аппарат.

– Спасибо, у меня есть мобильный.

Лоэнгрин Пера не был вооружен, пиджак у него топорщился, потому что в заднем кармане брюк лежал телефон. Он набрал номер так, чтобы Монтальбано не мог его видеть.

– Алло? Это Пера. Все в порядке, мы разговариваем.

Он выключил мобильный и положил его на стол.

– Наши тунисские коллеги узнали, что родная сестра Ахмеда, Карима, вот уже несколько лет живет на Сицилии и по роду деятельности имеет довольно широкий круг знакомств.

– Не широкий, – поправил его Монтальбано, – но избранный. Это была проститутка высокого класса, ей доверяли.