Чудо в пушистых перьях

— Дня четыре назад пасусь я у гастронома. Ну, встретил дружков, присели на ящиках о жизни поговорить. Вдруг подходит к нам мужик и с ходу дает стольник. Мы — что, мол, да как, а он — купите, мужики, бутылку, поговорим. Ну выпили, а он и заявляет: дело, говорит, есть. Выгодное. Тут, говорит, неподалеку один художник живет, а у него картина. По виду мазня мазней, но дуракам нравится. И будто есть в городе такой человек, который за эту самую мазню готов дать две тысячи. Ну, мы послушали, покивали, а он опять про эту картину. Вроде художник выпить не дурак, а как напьется, так у него начисто отшибает память. У него, говорит, хоть всю квартиру выноси, не заметит. Одно плохо, живет с бабой, а та ужас какая злобная и всегда дома. Еще художник этот очень любит с простыми людьми знакомиться. И вроде нам проще пареной репы с ним сойтись, а когда в квартире бабы его не будет, картину стибрить. Говорил, пара пустяков.

— Ага, — вновь очнулась Ирка, — не успеешь оглянуться, и уже в тюрьме.

— Ты ее не слушай, — обиделся Стасик, обращаясь исключительно ко мне. — Ты меня слушай. Ну, поговорили, на следующий день он опять пришел, чтоб художника этого показать.

— Показал? — подала я голос, питая самые худшие подозрения, и они, конечно, оправдались.

— Показал. Гастроном на Спасской знаешь? Вот пришли туда, а этот, в джинсовой куртке, с нами не пошел, на машине отправился, в ней и сидел, пока художник не появился. Вот, скажу тебе, человек. Как мыслит. Мы его больше часа слушали… Серега даже заплакал… Разве можно такого человека грабить? Он с этим… мировым разумом запросто. На любой вопрос ответ знает, а объясняет так толково, куда твоему профессору. Я, конечно, сейчас уже не вспомню, о чем он там говорил, но ясное дело: гениальный человек.

— Это папа, — вздохнула я.

— Что? — не понял Стасик.

— Ничего, — вздохнула я повторно.

Стало ясно: папины разговоры о Филонове не прошли даром, какой-то дурак решил его ограбить. Лично я совсем не против, чтоб шедевр с надписью красным фломастером раз и навсегда исчез из нашей гостиной, но против ограбления категорически возражаю. Во-первых, это напугает Земфиру, во-вторых, не понравится папе. Мало мне своих бед, так теперь еще и это.

Но действительность оказалась даже хуже, чем я могла предположить. Стасик продолжил рассказ, и я узнала: благородные алкоголики наотрез отказались грабить моего гениального папулю, даже вознамерились предупредить его о вражьих кознях и с этой целью решили отыскать его, но папа, сверкнув ярким метеором возле гастронома, исчез, и следы его затерялись.

Тогда хитрый Стасик для видимости согласился и выпытал у джинсового, где этот художник живет. Тот сказал, и Стасик отправился по указанному адресу, но джинсовый оказался еще хитрее и проследил за ним, а застукав возле дома, принялся грозить: мол, если Стасик затеял прибрать к рукам картину, так лучше ему в это дело не лезть, потому что оно ему не по зубам, ибо вокруг одни акулы и они слопают его за милую душу. За квартирой художника давно следят, и прочее в том же духе… В общем, насмерть перепуганный Стасик не чаял унести оттуда ноги.

«Ничего себе, — горевала я, разглядывая пол. — Я-то думала, что надо выручать меня, оказывается, выручать надо папу. Если все хотя бы наполовину так плохо, как поведал Стасик, папе пора заводить личного телохранителя и ставить квартиру на сигнализацию».

Пока я размышляла, Стасик допил бутылку и уснул, еще раньше уснула Ирка, а Кирюха опять свалился со стула, но в этот раз поднимать его никто не спешил. Я встала, прихватила сумку и побежала к Земфире: по всему выходило, что дело срочное и до утра никак не терпит.

Когда я подошла к дому, где жил папуля, забрезжил рассвет. Я робко позвонила, и Земфира открыла почти сразу, точно поджидала меня.

— Папа еще не вернулся, — сказала она со вздохом.

— Может, это и хорошо, — вслух подумала я.

Земфира оглядела меня критическим взглядом и заявила:

— Быстро в ванную. Потом спать.

Я не стала возражать и через полчаса, наевшись до отвала макарон по-флотски, уже лежала в постели.

— Дверь чужим не открывай, — сказала я Земфире. — Нас хотят ограбить.

— Ничего удивительного, — вздохнула она. — Это все из-за Филонова. Папе надо бы положить его в сейф в каком-нибудь банке до самого твоего замужества.

— Филонова нарисовал сам папа, — вежливо сказала я, стараясь, чтобы данное утверждение прозвучало как можно мягче, но Земфира все равно нахмурилась: