Венчание со страхом

— Очень интересно, — Никита ответил улыбкой на улыбку. — Редко, значит. Ну ладно. Я вот к чему все это веду. Итак, чужих у вас действительно не бывает. Так?

Ученые кивнули.

— И тем не менее дверь серпентария кем-то отперта, а змеи похищены — причем самые редкие и дорогие. И молодые — это тоже важно. Напрашивается вывод, что…

— Что мы сами себя обворовали, — Ольгин щурился дерзко и насмешливо. — Это первое, что вам приходит в голову. Ну и кого первого подозревать начнете? Меня? Его? — он кивнул на красного и негодующего Званцева. — А может, нашего ветеринара?

— Нет, начал я бы, пожалуй, с другого человечка. — Никита облокотился о стол, — Не совсем чужого на вашей базе, но и не совсем своего в доску. С некоего Константина…

— С Юзбашева? — Ольгин откинулся на спинку стула.

«Что-то у тебя вышло с этим молодцом, — думал Никита, глядя на его помрачневшее лицо. — Она сказала: „Он напоролся на Сашку и вышел скандал грандиозный“. Из-за чего же вы скандалили? Из-за этой пышки Ивановой? Ведь ты, ты первый мне этот крючок насчет молодого человека закинул. Ты сам. И неспроста».

— С Юзбашева, — повторил он, ничем не выдав того, что фамилия Кости для него незнакома. — Вы когда его уволили-то?

— Я его не увольнял. Он написал заявление по собственному желанию.

— Ах, вот оно как, — Никита посмотрел на Соловьева, напряженно следившего за беседой. — Ну и когда это произошло?

— В начале мая, — ответил Ольгин равнодушно и устало.

— А сколько он у вас всего проработал?

— Года полтора или два. Там у нас документы, наша бухгалтерия. Надо посмотреть — скажу точно.

— Юзбашев кто по специальности?

— Этолог, — ответил Званцев.

Колосов пожал плечами, криво усмехнулся:

— Что это означает?

— Он занимается изучением поведения животных и эволюции этого поведения. У него тема диссертации была о поведенческих структурах в…

— Юзбашев — москвич? — перебил его Соловьев.

— Он работал на биофаке Казанского университета. Потом, так как тема его диссертации совпадала с нашей программой исследований, перевелся к нам в институт.

— Он тоже по обезьянам спец? — спросил Соловьев с любопытством.

— Не совсем.

— А где он проживает? — задал новый вопрос Никита.

— Три четверти года он жил на базе, а зимой перебирался в общежитие института на Серебряной набережной.

— Он и сейчас там?

Ольгин пожал плечами.

— Ну, его, думаю, оттуда никто не выселял, но сказать наверняка не могу.

— А вы когда его последний раз видели, Александр Николаевич?

— Наверное, в мае и видел, — Ольгин отвечал неохотно. Ясно было, что упоминание Юзбашева ему неприятно.

— А он не появлялся здесь, ну, скажем, как частное лицо? Дружеские связи там, — Никита кашлянул.

Ольгин улыбнулся. Глаза его превратились в лучистые щелочки. Никите снова захотелось улыбнуться ему в ответ.

— Я не видел его, — ответил Ольгин.

— Но при нашей прошлой беседе вы сами мне весьма деликатно намекнули на молодого человека и вашу Зою Петровну.

— А может, я Олега имел в виду? Колосов засмеялся.

— Значит, я вас Неверно понял.

— Да нет, шутки в сторону, — начальник лаборатории вздохнул. — Поняли вы все верно. Но сплетничать я не хочу. Понимаете? Не люблю этого. Так что — все, что откроете, — ваше.

— А почему Юзбашев ушел с базы? — Никита тут же перевел разговор на другую тему. — У вас был конфликт.

— Можно и так сказать.

— И на какой же почве? Я нетактичный вопрос задал, нет?

— Все нормально. А почва — самая служебная. И Зоя Петровна, — Ольгин смотрел на Колосова насмешливо, но вполне дружелюбно, — должен вас разочаровать, не имеет к этому ни малейшего отношения. Константин стал вмешиваться в нашу работу, причем весьма неумно и грубо. Он испортил и сорвал нам целую серию исследований. Я сначала убеждал его по-хорошему, он не послушал меня.

— По-плохому тоже убеждали? — усмехнулся Колосов.

— У меня разряд по таэквандо. — Глаза Ольгина снова обернулись щелочками, крупное тело заколыхалось от смеха.

— Неужели до рукопашной дошло?

— Нет, вовремя остановились.

— Но ссора-то у вас била?

— Юзбашев — человек сложный, — перебил их Званцев. — Когда у него горит душа, искры обычно летят изо рта. От этого все неприятности.

— В общем, не сразу, но он уразумел, что наша лаборатория — не инструмент для потакания собственным бредовым идеям. Мы тут дело делаем, и с нас работу спрашивают, — продолжил Ольгин. — А как он это усвоил, тут ему сразу скучно показалось. Быстро смотал удочки.