Венчание со страхом

— Допотопные? Примитивные, да?

— Даже по сравнению с нами я бы не стала их так уничижать. — Балашова повела Катю вдоль стендов. — Псевдонаучная молва приписывает этой засохшей ветви человечества крайнюю примитивность, однако это всего лишь молва.

— Но я читала — они были каннибалами.

— Да, у нас есть экспонаты, подтверждающие это, — ответила Балашова с нескрываемой гордостью. — Немногие антропологические музеи мира могут похвастаться подобными свидетельствами.

— Значит, они были жестокими, кровожадными. Похожими на зверей?

— Не судите так строго. Наукой открыто несколько десятков стоянок неандертальского человека — в основном в пещерах. И лишь в единичных случаях в жилом слое тех незапамятных времен вместе с костями животных найдены и останки съеденных человеческих или неандертальских — как хотите — существ. Сейчас все больше специалистов склоняются к мысли, что каннибализм у неандертальцев был не нормой, а патологией.

— Патологией? — переспросила Катя.

— Мы тоже занимаемся этой проблемой. Патология поведения высших приматов весьма плохо изучена. А о патологии поведения древнейших предков человека мы вообще практически ничего не знаем. Это неизвестная земля за океаном сомнений.

Тут Катя хотела было задать вопрос о базе и шимпанзе, но отчего-то не решилась, а вместо этого спросила:

— Но неандертальцы извлекали мозг из своих убитых сородичей и поедали его. Пусть это патология, но ей было подвержено целое племя, жившее там, откуда, например, взяты вот эти останки. Разве нет? Разве не свидетельство эти вот черепа той древней, дикой жестокости? Или наши предки, подобно животным, еще не знали никаких моральных запретов, никаких понятий о добре и зле?

Балашова подвела Катю к бархатной банкетке, приглашая сесть.

— Мы, дорогая моя, смотрим на мир так, как диктует нам время, в котором мы живем, — молвила она спокойно. — Во времена неандертальцев — простите мой дурной каламбур — было совершенно иное время. Иными, я думаю, были и Зло, и Добро. Но они были — вот в чем дело.

— Но ведь это наши предки. Что-то общее в нас должно быть. Мы же от них произошли, — настаивала Катя.

— Ну это, впрочем, спорно. Вопросы происхождения… Кто был Авель, кто Каин, кто Адам. Нет никакой ясности в этой загадочной материи. Но вы правы — общее у нас есть.

— И что же это?

— Боль, смех, голод, слезы, влечения, красота, привязанности, надежда.

Катя молчала. Она не знала, в какое из этих понятий, якобы присущих ископаемым людям, ей труднее всего поверить.

Наконец она спросила:

— Неужели неандертальцы понимали и ценили красоту?

Балашова усмехнулась:

— В некоторых их погребениях обнаружена цветочная пыльца. Они клали умершему собрату цветы. Что заставляло их так поступать? Только ли скорбь?

— А привязанности?

— В пещере Шанидар в Иране открыто погребение неандертальца-калеки. Он прожил, по их меркам, долгую жизнь и умер в преклонном возрасте. И все это время о нем, существе, терзаемом артритом, существе с отсохшей рукой, который никакой реальной пользы не мог уже принести племени, а был всего лишь лишним ртом, сородичи бережно и трогательно заботились.

— Значит, неандертальцы не убивали стариков?

— Те, что жили в пещере Шанидар, — нет.

— А другие?

Балашова молчала.

— Собирали цветочки, заботились о больных и при этом поедом ели друг друга. Это они ведь камнями головы разбивали, да? — спросила Катя. — А затем лакомились мозгом… Как же все это в них могло сосуществовать?

— Сосуществовало. И это свидетельство того, как мало мы знаем о том, что «может быть» и что «есть на самом деле» как в человеке, так и его прародителях. Как и в нас с вами, Катюша, — Балашова улыбнулась. — В современном человеке разумном многое «может быть», такие сюрпризы, что… Да вы, наверное, и сами, как журналист, об этом задумывались, верно?

Катя кивнула.

— И все же, по-вашему, каннибализм неандертальцев — это патология их поведения: А как же тогда каннибализм людей? До сих пор существуют дикие племена, у которых людоедство — норма. И не только по причине голода. Даже в нашем мире есть те, кто это делает.

— Но разве для нас это тоже норма?

— Нет, конечно. Это все больные, психи…

— Патология поведения не всегда следствие психического заболевания, — возразила Балашова. — Корни ее не в больном мозге.

— А в чем?

Старая профессорша встала.