Мизерере

Порт Женвилье. Он съехал с автомагистрали. Углубился в предместье. Окружающее уродство подавляло. Бесконечная череда поселков и заводов. Целые кварталы цвета грязного металла. Мир, поднявшийся из земли и сохранивший ее шлаки, своей монотонной палитрой повествующий о зарождении горных пород и металлов. Кое-где, словно кровавые раны, мелькали яркие мазки. Кирпичные фасады, вывески с красными надписями: КАЗИНО, ШОППИ. Затем вездесущий серый цвет брал свое.

Он отыскал улицу Фонтен. Одна из тех забитых рядами лавочек и бистро торговых улочек, которыми мгновенно обрастают поселки. Над ней нависала застроенная площадь, делая ее похожей на водяной ров перед бетонной крепостью. Волокин увидел булочную, которая только что открылась — было семь утра, — и купил свежих круассанов. Те, что захватил с собой из Парижа, он уже съел.

Он поехал вдоль улицы и заметил гараж Мазуайе. На самом деле он состоял из нескольких боксов, переоборудованных под мастерскую. Механик еще не поднимал гаражные ворота, но из-под двери просачивался лучик света.

Волокин припарковался и постучал по железным воротам. Он был чистым и свежевыбритым. Перед отъездом из Парижа наведался в общественный душевой павильон. Место для бродяг, которые пытаются сохранить лицо. Чем он лучше их? Одно он знал наверняка: в свою квартиру на улице Амло он не пойдет. Слишком много там таится воспоминаний, слишком много галлюцинаций. Китайские тени его прежнего кайфа словно впитались в стены, превратившись в балийский театр масок. Будто затягивали его обратно…

Он постучал снова. Стоя под душем, он прежде всего хотел смыть следы того кошмара. Галлюцинации, настигшей его в церкви. Может, он заснул? Видел сон?

Наконец ворота поднялись. Режис Мазуайе, верзила под метр девяносто, был одет в шоферский комбинезон, из-под которого выглядывал шерстяной свитер. Широкоплечий парень с черными кудрявыми волосами, блестящими как шелк. Вместо приветствия он улыбнулся широкой, до самых ушей улыбкой, дышавшей нетронутой пылкой юностью, которая будоражила, словно струя ключевой воды.

— Круассаны принесли? Класс. Входите. Я приготовил кофе.

Волокин прошел под наполовину поднятые ворота и оказался в гараже, оборудованном по старинке. Вокруг центральной ямы — шины, инструменты и модели автомобилей из другой эпохи, словно предназначенные для лилипутов. «Фиат-500», «Ровер мини», «Остин»…

— Только это и продается, — бросил Мазуайе с другого конца гаража. — Парижане обожают маленькие модели. Они от них без ума.

Хозяин гаража отчищал руки в ведре с песком. Лучший способ оттереть смазку. Волокин это не забыл: именно так поступал он сам, когда ремонтировал ворованные тачки со своими дружками-дилерами.

На верстаке между разводными ключами и отвертками урчала кофемашина. Благоухание арабики смешивалось с запахами смазки и бензина.

Мазуайе шагнул ему навстречу, продолжая тереть руки.

— Я тут много чего передумал после вашего звонка. Вспоминал те времена… Мой звездный час! Вы знаете, я ведь был одним из солистов хора. Проходил стажировки. Мы давали концерты. Гордость родителей, сами понимаете. Хотите послушать диск? Он у меня здесь.

От одной этой мысли у Волокина кровь стыла в жилах.

— Нет, спасибо, не стоит. К сожалению, у меня мало времени…

Похоже, Режис расстроился. Он продолжал более серьезным тоном:

— Все-таки что за дикая история… Как это произошло?

Волокин уже не мог отделаться парой слов… Он рассказал об убийстве, о ранах, нанесенных «шилом», но больше ничего не сказал. Ни слова о таинственном оружии. О страданиях жертвы. О том, что это убийство стало первым в серии.

Механик, к которому вернулась улыбка, подал кофе в кружках. От него исходила жизненная сила, хорошее настроение, которые благотворно подействовали на русского. Любопытная деталь: Мазуайе надел белые фетровые перчатки.

Волокин взял круассан. Его по-прежнему мучил голод. Голод наркомана в ломке, который набивает брюхо, чтобы заглушить другой, настоящий голод, тот, что в крови.

Механик в свой черед порылся в пакете и надкусил золотистый кончик:

— Кто, по-вашему, мог это сделать?

Русский доверительно признался:

— Не стану скрывать, мы в тупике. Поэтому хватаемся за соломинку.

— Выходит, я соломинка?

— Нет. Но меня заинтересовало то, что вы рассказали мне об El Ogro. Я об этом слышу не в первый раз. Вот я и думаю, что кроется за этим странным словом. Гетц чего-то боялся, тут мы уверены. Возможно, эта тайна как-то связана с его убийством…